Гимн шпане - [106]

Отделение полиции располагалось прямо через дорогу, я попросил дежурного внизу доложить о моем приходе, и через несколько минут спустился тулузец; предложив мне выпить кофе, он повел меня в кафе у Дворца Правосудия его коллеги утром взяли дилера из меблирашек, сейчас его как раз допрашивают, ни к чему нам там светиться. Истинно говорю вам, один из вас, ядущий со мной, предаст меня.

— Что новенького, небось обдумываешь очередную комбинацию?

Я не стал говорить, потерпите, всему свое время, наоборот, сдал одного налетчика, тулузец сразу сделал стойку: ты уверен, что он ни о чем не подозревает? Они уже навели справки по моей предыдущей наводке, по всей видимости, ребятам не выкрутиться, один даже находился в розыске, его подозревали в нескольких особо жестоких ограблениях со взятием заложников, а второй был чист, но на этот раз обоим светила камера. Удалось разговорить консьержку из их дома, они вели явно беспорядочный образ жизни и нигде не работали. Я был искренне поражен оперативностью легавых.

— Сейчас у нас нехватка кадров; но, думаю, довольно скоро от желающих отбоя не будет.

Потом он расспросил меня насчет самих налетов — что, когда; про женщину, которую убили, — может, я вспомнил новые детали; поскольку сведения были подробные, он провел расследование, все произошло то ли в Медоне, то ли в Банье, для твоих дружков эта история обернется хреново: грабеж с убийством, да еще под кайфом, в судей это всегда вселяет ужас. Я помнил, как мы с ними познакомились, кто бы мог такое предположить десять лет назад. Видно, он читал мои мысли, потому что спросил:

— Что, западло сдавать корешей, наверное, стукачом себя считаешь?

Угадали, сказал я, он улыбнулся с понимающим видом: самое печальное, что, раз ступив на эту дорожку, обратно не повернешь.

Тулузец заплатил по счету, и мы вышли на улицу.

— Если тебя это утешит, могу заверить — ты не одинок, этим занимаются абсолютно все.

Он рассказал мне о двух пижонах из Восемнадцатого округа, они держали кафе «Часы на Мажанта», знаешь, где это? Я не только прекрасно знал это место, я был знаком с парнями, о которых он говорил — та еще мразь, вечно строили из себя хрен знает кого, королей трущоб, там и правда постоянно кого-нибудь брали, явно не без их содействия: через свою родню — братьев, кузенов — они опутали сетью весь Париж.

Я пообещал держать связь, и он направился обратно в участок. Моя тачка стояла на платной стоянке, уже набежал штраф, и я пошел пешком вдоль Сены; стукач, я и не думал, что это слово так меня опустит.

Холодало, приближалась ночь, Мари-Пьер, наверное, уже была в Нормандии. Служитель собирался запирать скверик позади собора Парижской Богоматери, на земле лежали ворохи опавших листьев, внизу проезжала лодка, и я услышал песню: Что заставляет женщин танцевать, / Они как звезды хороши, / Что заставляет женщин танцевать / На островках моей души / И мысли черные прочь гнать, я перешел мост и оказался на левом берегу, букинисты уже свернули свои палатки, я зашел в библиотеку и стал перебирать книги, первая, что попалась мне под руку, называлась «Великие предатели истории», я отложил ее, и смотрю, рядом лежит Библия.

Может, так и есть, когда-то я был Иудой и давно, две тысячи лет назад, сдал своего друга, а теперь возродился и уже вторую неделю сдаю остальных.

Я отправился в Шатильон как потерянный, не видя впереди никакого просвета. Отныне будет только хуже и хуже.

Живя с Мари-Пьер, я ворчал, что она занимает всю кровать, храпит, а теперь она уехала, и я чувствовал полное отчаяние, лежа в холодной постели и еле сдерживаясь, чтобы не заплакать. Снова и снова я прокручивал в воображении омерзительные сцены, и хотя она забрала дневник с собой, некоторые отрывки были выжжены у меня в памяти каленым железом: вот эта жирная свинья нагло лапает ее под скатертью во время ужина, а вот второй гаденыш с ней в грузовике… я был не в силах сдержаться и стал теребить свой член, сначала слегка, потом все сильнее и сильнее — сучка, тебя имел, кто хотел — в корзине, что стояла за дверью в ванной, оставалось грязное белье, рубашки и трусы, я зарылся в них и кончил — тебя имел, кто хотел — но все не мог успокоиться, я взглянул на себя в зеркало, ну и видок, разбросанное белье, красный повисший член, и, попытавшись уснуть, я понял, что это безнадежно, тогда снова стал онанировать, один раз, другой, пока наконец не забылся.

На следующий день из кафе; где завтракал, я позвонил в ассоциацию; к моему удивлению, женщина, поднявшая трубку, сказала: конечно, мы уже в курсе, нам звонил ваш судебный контролер, можете прийти сегодня, у президента как раз перед обедом окно; я даже опешил, отказываться было, неловко, и, поблагодарив, записал адрес.

Здание ассоциации располагалось на бульваре Макдональд, в складах одноименной компании, оказалось, женщина, которая беседовала со мной по телефону, вела прием посетителей; средних лет дамочка, довольно оплывшая, глядя на нее, я даже подумал: наверное, ей давно все по фигу, кроме работы, как же надо ненавидеть собственную жизнь, чтобы ради развлечения спасать несчастненьких. Она предложила мне журналы и попросила подождать, президент сейчас меня примет. Президентами называют себя негры дилеры в Барбесе; возвращаясь в Дакар, они производят сногсшибательный эффект: белая шваль обращалась ко мне «президент», так-то, я был король тамошних джунглей.