Гимн шпане - [105]

— Ты что здесь делаешь?

Она скорчила гримаску. Ее дневник лежал на ночном столике, на самом виду;

— Меня привезли Жиль с матерью, чтобы забрать вещи. Полицейские сказали, что я не должна с тобой видеться и что тебя надолго посадили в тюрьму.

Я как мог причесался рукой, а то все волосы спутались.

— Как видишь, я на свободе.

— Ты сердишься?

Я не понял, намекала ли она на дневник, но из-за того, что легавые запретили ей меня видеть, а может, по какой другой причине, только мы вдруг как по команде вскочили на ноги и стали лихорадочно раздеваться, подобно героям одного идиотского фильма, когда им остается жить несколько часов, и они трахаются, как кролики; я крепко сжал ее в объятьях, забыв, о том, что прочел ночью, однако не совсем — жутко возбудившись, я безумно ее хотел, мы начали трахаться, но тут я с ужасом почувствовал, что у меня больше не стоит, и ничего не мог поделать, все мои старания взять себя в руки приводили только к обратному аффекту пришлось остановиться, а она успокаивала, мол, ничего страшного, ерунда, главное, что ты не в тюрьме, — еще и это до кучи, подумал я, интересно, какие сюрпризы впереди?

Она оделась, Жиль с Мириам укатили за покупками и вот-вот должны были вернуться, лучше я утаю, что мы виделись, а то, знаешь, мать на тебя бочки катит. Я вспомнил нашу вечеринку, когда заплатил за кучу шмоток. Не сказал бы, что Мириам проявила щепетильность в этом вопросе. Мари-Пьер поцеловала меня, позвони, как сможешь, сообщи, где ты. Раздался гудок клаксона, и она упорхнула, прихватив свой дневник, мне не хватило ни смелости, ни времени поговорить на эту тему.

В одиннадцать я должен был отметиться в полиции. Пришлось умыться ледяной водой, вот тоска, как старику, побитому жизнью и потерявшему все надежды. Сев за руль своей красотки, я немного взбодрился — по крайней мере, совсем другое дело, чем трястись в метро. Нужно было взвесить шансы, чтобы начать все заново, в конце концов, я не единственный, кому случилось испытать поражение; на повороте недалеко от Шатильона кто-то вдруг постучал мне в окошко — один из братьев, которых я только накануне сдал легавым, махал мне из гоночной «ямахи». Мы остановились. Вот спасибо, подумал я, спасибо, Господи, удачный ты выбрал момент; одно время мы были приятелями, почти друзьями, а теперь я должен улыбаться, глядя ему в глаза, он расспрашивал про мою жизнь, разглядывал мою тачку — слушай, у тебя процветающий вид, у него дела шли так себе, они с братом оба были инфицированы и приехали, чтобы тому удалили селезенку, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, на самом деле, бывают вещи похуже. Вообще он брался за все — что поделать, не в том он положении, чтобы претендовать на руководящую должность в «Рено». Мы договорились, что обязательно встретимся; у тебя тот же адрес? — спросил он, я сказал: да, тот же. Иуда. Точно как в Библии, я как раз прочел то место, когда жил в отеле, обнаружив Библию в комнате Элоизы: «Когда настал вечер, Он приходит с двенадцатью; И когда они возлежали и ели, Иисус сказал: истинно говорю вам, один из вас, ядущий со мной, предаст меня.»[66]

Судебный контролер оказался миниатюрной дамочкой, в ботинках с опушкой и в пальто из искусственной кожи с меховой отделкой, хоть и не сразу, но я сумел найти к ней подход, она хмурила лоб, пытаясь понять, что я за фрукт, наконец, видимо, пришла к какому-то выводу и спросила: вы страдаете от алкогольной или наркотической зависимости? Что вы, ничего подобного, говорю, я директор фирмы, никаких расслабляющих и успокаивающих средств не употребляю, и рассказал; что со мной стряслось — о своем стремлении к успеху, злосчастном знакомстве с человеком из Гавра, полицейским, понимаете, мадам, я поверил ему, а когда все закрутилось, назад дороги не было, я был повязан по рукам. Мои слова явно пришлись ей по душе; но она несколько раз возвращалась к своему вопросу: вы точно не пьете, вы точно не употребляете наркотики, это самое главное; а от ошибок никто не застрахован, потом она спросила, как я рисую себе свое будущее, видимо, это была кульминация нашей беседы; конечно, я мог бы сказать этому участливому колобочку, что горю желанием снова надуть какого-нибудь простака или провернуть хитрое дельце, лишь бы зашибить бабки, потому что, несмотря на все неприятности, все сомнения, которые я пережил, именно это стояло первым номером на повестке дня, впереди я видел не так много целей, во всяком случае, стать членом «Врачей без границ» точно не собирался, но вместо всего этого я промямлил: даже не знаю, мадам, я бы очень хотел вернуться в бизнес, готов начать с самых низов, только бы в честной фирме, ведь у меня есть способности — в ту минуту я ощущал себя Алексом из «Заводного апельсина» [67], когда он разговаривает с чуваками из тюрьмы и из кожи вон лезет, чтобы выторговать, поблажки, пресмыкаясь, как угорь. Она задумчиво поскребла нос, пожалуй, такая возможность есть, я замер на месте, преданно глядя ей в лицо и жадно ловя каждое слово, да, мадам, я весь внимание. Она написала на листочке адрес, попробуйте связаться с этой ассоциацией, я лично предупрежу их о вашем визите, вообще-то, первоначально они занимались поиском работы для бывших наркоманов, но результаты были настолько плачевны — впрочем, неудивительно, с таким-то контингентом, — что они решили несколько изменить направление своей деятельности. Ясное дело, наркоманы были для нее худшим злом, хуже арабов. Я ушел, пообещав позвонить туда завтра же.