Гиляровский на Волге - [21]

Зимний солнечный день, на безоблачном голубом небе сверкают золотистые купола Углича; бешено взметая снег, мчится тройка. «Нет, — думает Владимир Алексеевич, — так красив может быть только волжский город, даже под рукой такого мастера, как Константин Юон».

Глядя на все эти небольшие полотна, вместившие столь много, он пишет художникам свои памятки-экспромты тут же, не выходя с выставки, и сразу раздает их.

ЮОНУ

Углич — утро,

Углич — тройка,

Дальше

Углич — древний град,

Неожиданно и бойко

Углич вышел на парад.

БЫЧКОВУ

И этот солнечный базар,

Над бурой Волгой красный яр,

И вверх бегущий «Самолет»

Живую Волгу мне дает.

ПЕТРОВИЧЕВУ

Пестры, разнообразны темы:

Весенний день и Волги ширь,

Nature morte, хризантемы,

Березки, фрески, монастырь.

КЛОДТУ

Еще погода холодна,

Едва проснулася весна…

И Волги белая волна

Неудержима и грозна.

Случалось и наоборот: стихи Владимира Алексеевича побуждали художника написать картину о Волге.

В 1899 году юмористический журнал «Развлечение» собирался отметить свой сорокалетний юбилей. Участники журнала пришли в редакцию, чтобы обсудить юбилейный номер. Среди них были Владимир Алексеевич Гиляровский, Федор Иванович Шаляпин, тогда еще молодой начинающий певец, и художник Сергей Васильевич Иванов.

После деловой части писатели стали читать свои стихи и рассказы, Федор Иванович — петь. Он спел «Дубинушку». Захваченные силой шаляпинского обаяния, все стали потихоньку подпевать, а когда он кончил, снова и снова читать стихи. Владимир Алексеевич прочел свою поэму «Степан Разин».

Сергей Васильевич Иванов, возбужденный всей обстановкой, в которой проходил вечер, пением, стихами, вдруг вскочил и заявил:

— Я к юбилейному номеру напишу картину «Стенька Разин на Волге».

Так он и сделал, только цензура заставила изменить название. Воспроизведенная в журнале картина называлась «Понизовая вольница».

* * *

8 июня 1924 года в окнах квартиры Владимира Алексеевича Гиляровского в Москве, в Столешниковом переулке, далеко за полночь горел свет.

В этот день Владимир Алексеевич получил газету «На вахте» со статьей о нем. Статья всколыхнула в памяти его прошлое, Волгу, вот почему он так долго засиделся. Странно читать о себе, как-то неловко, строчки прыгают перед глазами. Статья называлась «Последний лямочник». «Союз водников умеет ценить ветеранов труда бурлацкого, — писала газета, — не может он обойти своим вниманием и последнего на Волге лямочника, известного поэта В. А. Гиляровского»[4].

«И портрет дали», — подумал дядя Гиляй. На желтоватом листке газеты он видел свои усы, папаху, шубу, как всегда, нараспашку. Из-под нахмуренных бровей смотрели глаза, смотрели пристально, внимательно и спрашивали: — Помнишь?

Поэт… Лямочник… Москва… Волга… Из глубины лет вдруг всплыли мотив и слова бурлацкой песни:

Эх, матушка Волга,

Широка и долга,

Укачала, уваляла,

Нашей силушки не стало.

Волга родила Гиляровского-человека, Гиляровского-поэта, Гиляровского-писателя.

На Волге он понял тяжесть жизни, увидел и ощутил человеческие страдания. Всякий раз, когда он приезжал к ее берегам, вновь и вновь потрясали его картины нищеты и бесправия. И чем больше проходило лет, тем яснее становилось значение дней скитальческой юности.

Он сразу попал в сгустки будней человеческих, встретился с горем, отупляющим трудом, с какой-то безропотной и оттого еще более страшной покорностью этому труду. Пожалуй, единственное желание неотступно владело людьми, с которыми он сталкивался, — выбиться из нужды, отчаянное стремление расстаться с ней — и в результате еще большая нужда. Люди напрягались, боролись за право жить — и одни так и тянули до конца лямку, не видя проблеска ожидаемого благополучия, другие выбивались из сил, преждевременно гибли.

Глубоко захватило его все, что видел он на Волге, захватило и сознательно и подсознательно направляло затем повседневное отношение к человеку, направляло писательское перо.

Волга и ее жизненная школа помогли ему увидеть и описать ужасы Нижегородских самокатов и Ходынской катастрофы, эпидемии холеры и чумы на Дону, трущобы Хитровки, Аржановки и Грачевки.

Волга выматывала его силы, когда он скитался по ее берегам, и давала ему их, когда он вошел в литературу.

Рассказ «Обреченные», который обратил внимание представителей большой литературы, дала ему Волга и жизнь у ее берегов. Да и вся книга «Трущобные люди» — по существу «рассказы из жизни волжского пролетариата 70-х годов».

Поэма «Степан Разин» — Волга:

Кто бездомный, кто голодный,

С дальней, с ближней стороны,

Все за мной! Ватагой вольной

Собирайтесь, молодцы,

К нам подходят на подмогу

Запорожцы-удальцы.

Повалили.

Вот и Волги

Зажелтели берега.

Засверкали парусами Стеньки Разина струга —

сколько раз крестилась и закрещивалась поэма красным карандашом цензора и только в 1922 году вышла целиком в Гослитиздате.

А сколько стихов с Волгой и о Волге! «Кузьма Орел» — Волга, «В юность, бывало, на Волге широкой» — Волга, «Бродяга» — Волга или просто стихи «На Волге»:

Волга! Близкое, родное

В этом имени таится,

Это слово дорогое

Заставляет сердце биться…

Проторенною сакмою,

Наклонившись над песками,

Тянут барку бечевою

Бурлаки перед глазами…