Гильотина для Фани - [23]

«Есть, – тихо ответил Абрам, – ему показалось, что Семёнов больше не дышит. Он хотел закрыть ему глаза, но руки не слушались, – эта плёнка у Натали…, – проговорил он как бы про себя, – тебе она больше не пригодится…».

Глава одиннадцатая

В это же самое время Фани сидела у костра, который горел рядом с палаткой. Сегодня ей не спалось, она смотрела на звёзды, может быть на те же самые, которые видел и Абрам и вспоминала Евпаторию, свою сумасшедшую любовь, своих друзей и, конечно, Натали. Теперь она вряд ли скоро получит от Семёнова весточку о ней.

Идёт война, немцы уже под Москвой. И как всё сложится дальше, знал только один Бог. Фани стала незаменимым человеком в отрядах Сопротивления, где воевали бойцы многих национальностей. Она знала не только русский, но и французский, которому обучила её в совершенстве за одиннадцать лет каторги Мария Спиридонова, а также идиш, который помнила с детства и даже немного немецкий.

Фани освоила рацию, научилась кое-что готовить из скудных продовольственных запасов, которые добывали её товарищи. И здесь, в горах, произошла неожиданная, ещё одна мистическая встреча. В полевом госпитале, который находился высоко в горах, она встретила доктора Петрова. Это он много лет назад в Нерчинском централе, после ледяного карцера, вытащил её с того света.

Они подружились, часто вспоминали Дмитрия Ульянова, к которому оба были очень привязаны. Но судьба, как гильотина, о которой когда-то вспомнил нарком Луначарский, была беспощадна к Фани. Под её нож попадали самые близкие и любимые Фани люди. Она забрала родителей и младшую сестру, Натали, Дмитрия, Екатерину…. При одном из налётов немецкой авиации бомба попала и в палатку полевого госпиталя, где оперировал доктор Петров.

За годы в горах было много потерь, но начались и победы. В 1944 году отряды Сопротивления де Голля через Триумфальную арку входили в освобождённый Париж. Фани шла по Елисейским полям, по ковру из цветов рядом с генералом де Голлем и сотни тысяч парижан скандировали его имя.

Впервые за долгие годы она была по-настоящему счастлива. В свою бывшую квартиру на улице Мари Роз она больше не вернулась. Годы войны почти стёрли из её памяти воспоминания о работе на ЧК, о Семёнове, о всех тех мерзостях, в которые, по воле судьбы, ей пришлось невольно окунуться с головой.

Там, в горах её окружали совсем другие люди, чистые душой, цельные, будто выкованные из металла самой высшей пробы. Старые товарищи по Сопротивлению предложили ей работу в секретариате нового правительства, но Фани отказалась, и даже просила не представлять её к высокой награде Франции, поскольку эти наградные списки должны были быть опубликованы в газетах. По ним её могли вычислить люди Семёнова, даже если сам он погиб. Она не хотела возврата к прошлому.

Фани сняла квартиру в тринадцатом округе Парижа, и по счастливой случайности нашла работу в русской редакции новой газеты «Монд», которая тоже располагалась на бульваре Огюста Бланки. В её обязанности входил ежедневный просмотр русскоязычных газет и журналов и перевод самых интересных новостей из СССР для подвала газеты.

Жила она тихо и спокойно, с коллегами по редакции общалась ровно и доброжелательно, но друзей не заводила. Работа ей нравилась, атмосфера в редакции была шумной, с частыми вечеринками, но, когда Фани возвращалась домой в свою уютную, но пустую квартиру, мысли о Натали начинали мучить её. Она доставала фотографии дочери и подолгу разговаривала с ней.

Это случилось в один из таких одиноких и печальных вечеров. Фани вдруг поняла, что должна поехать на улицу Мари Роз, просто поехать и всё. На бульваре Огюста Бланки взяла такси: «На улицу Мари Роз, пожалуйста», – попросила она таксиста. Минут через двадцать показались до боли знакомые дома, кафе и магазинчики.

Фани попросила таксиста ехать совсем медленно, объяснив, что присматривает здесь квартиру. Справа остался музей Ленина, а вот и знакомые окна. Глухо начала пульсировать кровь в висках, сердце готово было выскочить из груди – в крайнем окне горел свет, на подоконнике стояла лампа с жёлтым абажуром и одна штора была завязана узлом. Это означало только одно – её ждали, она должна была срочно выйти на связь.

– Гони, – прошептала она таксисту, и ещё долго кружила по городу, будто опасалась слежки. Этим июньским вечером тихая, спокойная жизнь Фани закончилась. Она стала нервной и раздражительной, чем очень удивляла своих молодых коллег. Ей постоянно мерещилась слежка. Теперь, уходя на работу, она клеила свой волос между дверью и косяком, чтобы потом, вечером внимательно осмотреть его и убедится, что гостей пока не было.

Её вызвал главный редактор Юбер Бёв-Мери, полный, как Гаргантюа, добродушный человек. В редакции его очень любили.

– Что с вами происходит, мадам Дюпре? Может быть, мы можем чем-то помочь?

И тут Фани прорвало, она, вдруг зарыдала в голос, чего с ней не было много лет.

– Моя дочь… Натали… она осталась там, в России и я ничего не знаю о ней, – говорила она, пытаясь унять слёзы, – спасибо, но вряд ли вы чем-то сможете помочь. Я даже не знаю, где её искать….