Гигиена убийцы - [21]

— Вы отстали от жизни на три войны, господин Тах. В наше время для женщины вполне естественно желание сохранить свободу.

— Скажите, пожалуйста! Признайтесь лучше, что не нашлось желающих на вас запрыгнуть.

— А вот это мое личное дело.

— Ах да, неприкосновенная частная жизнь, не так ли?

— Именно. Если вам нравится посвящать всех и каждого в интимные подробности — ваше право. Хоть на всех углах кричите, что вы девственник, это не значит, что другие обязаны делать то же самое.

— Кто вы такая, чтобы судить меня, соплячка, нахалка, страхолюдина недотраханная?

— Господин Тах, я даю вам две минуты, чтобы извиниться за то, что вы сказали. Засекаю по часам: если через сто двадцать секунд вы не принесете мне свои извинения, я ухожу, а вы подыхайте со скуки в вашей вонючей берлоге.

На какое-то мгновение толстяк, казалось, едва не задохнулся.

— Хамка! Можете не смотреть на часы: просидите тут хоть два года, я и не подумаю извиняться. Это вы должны извиниться передо мной. И потом, с чего вы взяли, будто мне дорого ваше общество? Я уже просил вас убраться, даже дважды. Так что не ждите, пока пройдут две минуты, только время потеряете. Дверь там! Дверь там, вы что, оглохли?

Гостья его как будто не слышала. Она с невозмутимым видом смотрела на часы. Две минуты могут показаться бесконечными, если их отсчитывать в гробовом молчании. Гнев старика успел смениться изумлением.

— Что ж, две минуты истекли. Прощайте, господин Тах, рада была с вами познакомиться.

Она встала и направилась к двери.

— Не уходите. Останьтесь, я вам приказываю!

— Вы что-то хотите мне сказать?

— Сядьте.

— Поздно извиняться, господин Тах. Время истекло.

— Постойте же, мать вашу!

— Прощайте.

Она открыла дверь.

— Я извиняюсь, слышите? Извиняюсь!

— Я же сказала: поздно.

— Черт, я извиняюсь в первый раз в жизни!

— Наверно, поэтому ваши извинения никуда не годятся.

— Чем вас не устраивают мои извинения?

— Всем. Во-первых, они принесены слишком поздно: запомните, что запоздалые извинения наполовину теряют смысл. Во-вторых, если бы вы владели как следует родным языком, то знали бы, что никто не говорит: «Я извиняюсь», а говорят: «Приношу свои извинения», или, лучше: «Извините, пожалуйста», или, еще лучше: «Прошу вас меня извинить», ну а лучше всего сказать: «Покорнейше прошу вас принять мои извинения».

— Что за фарисейская тарабарщина!

— Фарисейская или нет, а я немедленно ухожу, если вы не извинитесь как следует.

— Покорнейше прошу вас принять мои извинения.

— Мадемуазель.

— Покорнейше прошу вас принять мои извинения, мадемуазель. Теперь вы довольны?

— Ничуточки. Вы сами слышали свой голос? Таким тоном вы могли бы спросить, какое на мне белье.

— А какое на вас белье?

— Прощайте, господин Тах.

Она снова взялась за ручку двери.

— Покорнейше прошу вас принять мои извинения! — поспешно выкрикнул толстяк заискивающим тоном.

— Уже лучше. В следующий раз не тяните так долго. В наказание за вашу медлительность отвечайте как на духу: почему вы хотите, чтобы я осталась?

— Как? Еще не все?

— Нет. Полагаю, я заслуживаю извинений по полной программе. Принеся их формально, вы не были достаточно убедительны. Оправдайтесь передо мной, чтобы мне захотелось простить вас — я ведь пока вас не простила, не думайте, что это так просто.

— Вы переходите все границы!

— И это говорите мне вы?

— Идите к черту!

— Иду.

Она в очередной раз потянула на себя дверь.

— Я хочу, чтобы вы остались, потому что мне скучно, скучно, смертельно скучно! Вот уже двадцать пятый год я подыхаю со скуки!

— Ну вот, наконец-то.

— Радуйтесь, сможете теперь написать в вашей газетенке, что Претекстат Тах — жалкий старикашка, подыхающий со скуки без малого четверть века. Сдадите меня с потрохами гнуснейшему сочувствию толпы.

— Дорогой господин Тах, вы не сообщили мне ничего нового. Я знала, что вам скучно.

— Это блеф. Откуда вы могли узнать?

— Достаточно было сопоставить факты. Я слушала записи всех бесед вместе с господином Гравеленом. Вы говорили, что встречи с газетчиками устроил ваш секретарь, не спросив у вас. А господин Гравелен утверждает обратное: он рассказал мне, как вас воодушевила перспектива дать интервью.

— Предатель!

— Стыдиться тут нечего, господин Тах. Когда я это узнала, вы стали мне симпатичны.

— В гробу я видал вашу симпатию.

— Однако вы не хотите, чтобы я ушла. Какого же развлечения вы от меня ждете?

— Мне безумно хочется опустить вас. Это лучший способ развеять скуку.

— Я просто счастлива. И вы думаете, что я захочу остаться?

— Один из величайших писателей нашего столетия оказывает вам незаслуженную честь, признаваясь, что нуждается в вас, — этим не бросаются!

— Мне зарыдать от счастья и омыть слезами ваши ноги?

— Это было бы неплохо. Я люблю, когда передо мной пресмыкаются.

— В таком случае не удерживайте меня: это не мое амплуа.

— Останьтесь: вы с норовом, мне это нравится. Раз вы не желаете меня простить, хотите, заключим пари? Поспорим, что к концу интервью я опушу вас, как всех ваших предшественников? Вы любите пари?

— Без ставки — не люблю. Спорить нужно на что-то.

— Так вы еще и корыстны? Чего же вы хотите — денег?

— Нет.

— О, мадемуазель выше этого?