Гидеон из Девятого дома - [112]

– Что?

– Девушка, дура желтоглазая. – Голос Харрохак упал до шепота, а голова в руках Гидеон стала очень тяжелой. – В Запертой гробнице покоится тело девушки. Ее уложили в лед, заморозили и положили ей на грудь меч. Ее руки покоятся на клинке, а запястья скованы цепями, идущими из могилы и уходящими глубоко под землю. И ноги у нее скованы цепями, а на горле лежит цепь… Нав, увидев ее лицо, я поняла, что хочу жить. Я решила жить вечно просто на случай, что она однажды проснется.

Она говорила, как человек, рассказывающий о своей мечте. Она смотрела на Гидеон и не видела ее, и Гидеон осторожно убрала руки от ее лица. Села в воде – соленая вода неплохо ее держала, но начинала жечь глаза. Какое-то время обе плавали в дружелюбной тишине, а потом подтянулись и вылезли на край бассейна. Соль хрустела в волосах. Гидеон взяла Харроу за руку. Так они сидели, мокрые и замерзающие, держась за руки, в полутьме, а бассейн плескался у них под ногами. Скелеты стояли идеальными молчаливыми рядами, не выдавая своего присутствия ни одним скрипом кости. Мозг Гидеон работал, мысли плескались и разбивались, как крошечные волны, беспокойно метались из стороны в сторону. Наконец она приняла решение.

Она придвинулась чуть ближе, так, чтобы видеть капли воды, сбегающие по шее Харроу и исчезающие под мокрым воротником. Пахло от нее пеплом, пусть и вымоченным в огромной луже соленой воды. При ее приближении Харроу замерла, шумно сглатывая, глаза ее стали огромными и темными, она почти не дышала, губы ее застыли, руки не шевелились. Она походила на костяную статую.

– И последний вопрос, Преподобная дочь.

– Нав? – нерешительно сказала Харроу. Гидеон наклонилась.

– Ты действительно хочешь замороженную девку из гроба?

Один из скелетов спихнул ее обратно в воду.

* * *

Остаток вечера они таились и не хотели упускать друг друга из виду ни на минуту, как будто расстояние могло снова все испортить. Они говорили как будто никогда раньше не могли говорить, но говорили о какой-то хрени, ни о чем, лишь бы слышать голос. Гидеон перетащила все свои одеяла в гадостную кровать для рыцаря, стоявшую в изножье кровати Харроу.

Когда обе уже лежали в теплой темноте – Харроу перпендикулярно Гидеон, – Гидеон спросила:

– Ты пыталась меня убить на Девятой?

Харроу явно испугалась. Гидеон нажала:

– Шаттл. Который украла Глаурика.

– Что? Нет, – ответила Харроу, – если бы ты села в шаттл, ты бы добралась до Трентхема. Гробницей клянусь.

– Но… Ортус… сестра Глаурика…

После паузы некромантка сказала:

– Должны были вернуться через двадцать четыре часа, опозоренные. Ортуса бы объявили негодным для высокой должности и сослали в самый жалкий из монастырей. Да он бы и не заметил. Мы подкупили пилота.

– Тогда…

– Крукс утверждает, – медленно сказала Харроу, – что шаттл сломался и взорвался по пути.

– И ты ему веришь?

Еще одна пауза.

– Нет. Ко всему прочему, Нав… он не выносит того, что считает предательством.

Выходит, это жалкая мрачная месть Крукса, его истовое желание дотла выжечь любой призрак восстания, заставило призрак Глаурики вернуться на родную планету. Гидеон промолчала. Сайлас Октакисерон знал больше, чем следовало, но если Харроу обнаружила бы это сейчас, то побежала бы к нему в ночной рубашке, с мешочком костей и очень сосредоточенным видом.

– Дебил, – сказала она вместо этого. – Я никогда не была верна Дому, ни единого дня. И все равно видела тебя голой.

– Спи, Гидеон.

Она заснула, и впервые за долгое время ей ничего не снилось.

32

– Это жульничество, – угрожающе сказала Харроу.

– Мы просто изобретательны, – возразил Паламед.

Они стояли перед дверью лаборатории, которой Гидеон никогда не видела. Эту дверь ничто не скрывало, просто она располагалась в максимально неудобном месте, в самой верхней точке башни. Колени Гидеон явно возражали против такого количества ступеней. К тому же дверь таилась в самом дальнем конце коридора террасы, где в разбитые стекла светило солнце.

Терраса эта явно собиралась развалиться со дня на день, так что Гидеон старалась держаться как можно ближе к внутренней стене коридора, на тот случай, если большая часть пола неожиданно рухнет с башни дома Ханаанского.

Ликторская дверь оказалась такой же, как и все остальные, – настороженные обсидиановые глаза в резных обсидиановых костях, черные колонны, отсутствие ручки и затейливый символ, отличающий эту дверь от двух других, которые видела Гидеон. Здесь это были три кольца, соединенные одной чертой.

– Ключа у нас нет, – говорила Харроу, – а значит, нет и разрешения на вход.

– Я прошел испытание, – Паламед махнул рукой, – у нас есть право на ключ. Технически это то же самое.

– Это абсолютно не то же самое.

– Смотри. Если вести запись, а я веду, значит, ключ от этой комнаты сейчас находится у Сайласа Октакисерона. Он принадлежал госпоже Септимус, но Сайлас его забрал. Это значит, что единственный способ войти для любого из нас – победить Колума из Восьмого дома в честном поединке…

– Я могу с ним справиться, – сказала Камилла.

– Я почти уверена, что я тоже, – добавила Гидеон.

– …и надеяться на то, что Октакисерон отдаст ключ. А он не отдаст, – торжествующе продолжил Паламед. – Преподобная дочь, ты не хуже меня знаешь, что Восьмой дом не допустит и тени честной игры на пути своего священного долга: делать, что им хочется.