Гибель всерьез - [91]
Бетти вернулась очень серьезная и, пожалуй, удивленная. Малютка Шульц исчезла. — Помогите мне снять коньки. И пойдемте к нам пить кофе. — От такого не отказываются. Мы устроились на софе, каждый в своем углу, с чашками в руках. — Ну и что вам поведала малютка Шульц?
Бетти не ответила. Она старательно размешивала сахар. Темнело. И вдруг: «Для чего вы скрытничали? Почему не сказали мне?» «Я бы очень хотел узнать, Бетти, что, по-вашему, я должен был вам сказать?» Нет, но всему есть предел. Чего ради и по какому праву… Что же она сказала ей, поганка несчастная? Бетти мялась, заикалась и наконец выпалила:
«Она сказала, что ждет от вас ребенка».
Ну, знаете! Наглость какая! Бесстыжее вранье и ничего больше!
«Конечно, Пьер, я допускаю, что она навыдумывала Бог знает чего… совсем же еще маленькая девочка… но вы же не скажете, что в глаза ее не видели?»
То-то и оно. И поэтому мне так стыдно. Я пытаюсь разыграть возмущение: «Дура несчастная! Поцелуется, так думает, что и ребенок готов?! «Фу, нехорошо. Бетти не поверила. Плохо сыграно. И врать-то не умею, а получилось, что соврал.
«Вы не рассказывали мне, дружок, о ваших прогулках. Кажется, это повторялось каждый вечер?.. Хорошо-хорошо, каждый, возможно, преувеличение, но тем не менее…»
Я попросил ее заметить, что такого рода прогулки приходятся на время, которое я обычно провожу у нее. И хватит об этом.
«Она сказала, что выйдет за вас замуж, потому что ребенку нужен отец… что вам отдадут завод минеральных вод, а когда господин Шульц уйдет на покой, то и пиво тоже…»
Нет, просто бред какой-то. Я всерьез разозлюсь. Всерьез, честное слово!
«Не грозите мне вашей злостью, — сказала Бетти. — Вы и так уже злы. Посмотрите на себя в зеркало, советую вам расстегнуть пуговицу на воротнике».
— А вы потом скажете, что ждете от меня ребенка, нет уж, спасибо!
Она не выдержала и рассмеялась. «Я же вам говорила, что у девчонок одни глупости в голове, чего только не выдумают. И все-таки вы ее целовали? Пьер, мне вы можете сказать все. Я же не идиотка. В конце концов дело ваше… правда, я бы на вашем месте… есть ведь среди них и хорошенькие. К тому же, если девочка думает, что беременна от того, что… удовольствие, должно быть, ниже среднего. А когда она смотрела в окно, у вас было такое лицо, что потом я всему поверила. Но все равно нехорошо. Я как-то по-другому вас себе представляла. И потом, откуда эта выдумка, будто вы ночевали у Шульцев? Нет, я прекрасно поняла, что для украшения всей истории вы должны были быть первым встретившимся ей французом, которого как раз поместили на постой к ее отцу, не зря же семейство все время прочило ее за француза…
Мне так хотелось крикнуть: Бетти, простите меня! Но за что? Значит, я признаю, что… признаю, что Лени… но что Лени? Я не закричал. И потом, Бетти… Между нами же ничего… конечно, я не должен был, но и она хороша!.. Не хватало только разнюниться. Да, только этого и не хватало. Я же не Лени! Бетти взяла в руки французский журнал. Мадам Шанель гениальна! Такое возможно только в Париже. Взять любую парижанку, верно? Можно подумать, врожденная элегантность. Не пройдет и десяти минут, решил я, и она предпочтет Рембо Гельдерлину. Этого не случилось, зато она села за пианино и сыграла на память, представляете, на память «Террасы лунного света»…
Доиграла и замерла, расслабив кисти, не убирая пальцев с клавиш, задумалась. Потом окликнула: Пьер… — Что? — Пьер… — Господи! Что она еще скажет? Что сделает? Я и так не в себе, чуть сам не поверил, что у этой сумасшедшей от меня ребенок!.. Смех да и только. Я заерзал на месте. Почему-то понадобился носовой платок.
«Пьер, — сказала она еще раз, как будто мое имя наводило ее на мысль… — Пьер, а что, затея не так уж глупа. Конечно, она еще, как говорится, [120]. Но со временем все образуется. Подумайте: своими руками лепить из девочки женщину, жену, я не только о постели… Конечно, надо суметь. Условия вам тут обеспечены, а потом, может быть, придет и счастье. Не перебивайте меня. Что я хотела сказать? Ах, да, жить в Бишвиллере не так уж плохо. Милый маленький городок, славные люди. У Шульцев красивый дом. Теща будет вас обожать, a она делает еще лучше мамы. По-своему они очень приятные люди. Зять быстро станет в доме главным. Они ведь католики, вы знаете? Это, наверное, многое упрощает?
— Бетти!..
— Я вовсе не издеваюсь. Я прекрасно понимаю, что говорю. Потому и говорю. И вообще… Не делайте, пожалуйста, плачущее лицо. Не нужно ни в чем оправдываться. Я все прекрасно понимаю и так. У нас, лютеран…
— За кого вы меня принимаете, Бетти?
— За милого молоденького француза, немножечко вруна, но в целом очень славного мечтателя, который любит рассказывать самому себе всяческие истории.
Бетти!
— Что, Пьер?
И она опять вернулась к Гёте, которому было ровно столько лет, сколько мне, когда студент из Бишвиллера, его сосед по столу в Страсбурге, привез его в Зезенгейм к пастору Бриону. Фридерика, верно, была похожа на Лени Шульц, так что ничего тут нет плохого. И кто знает, останься Гёте в Зезенгейме… Малютка хранила ему верность еще сорок два года после разлуки. Мне кажется, сказала Бетти, тут есть о чем подумать. Вы говорили, что листали на днях
Роман Луи Арагона «Коммунисты» завершает авторский цикл «Реальный мир». Мы встречаем в «Коммунистах» уже знакомых нам героев Арагона: банкир Виснер из «Базельских колоколов», Арман Барбентан из «Богатых кварталов», Жан-Блез Маркадье из «Пассажиров империала», Орельен из одноименного романа. В «Коммунистах» изображен один из наиболее трагических периодов французской истории (1939–1940). На первом плане Арман Барбентан и его друзья коммунисты, люди, не теряющие присутствия духа ни при каких жизненных потрясениях, не только обличающие старый мир, но и преобразующие его. Роман «Коммунисты» — это роман социалистического реализма, политический роман большого диапазона.
В романе всего одна мартовская неделя 1815 года, но по существу в нем полтора столетия; читателю рассказано о последующих судьбах всех исторических персонажей — Фредерика Дежоржа, участника восстания 1830 года, генерала Фавье, сражавшегося за освобождение Греции вместе с лордом Байроном, маршала Бертье, трагически метавшегося между враждующими лагерями до последнего своего часа — часа самоубийства.Сквозь «Страстную неделю» просвечивают и эпизоды истории XX века — финал первой мировой войны и знакомство юного Арагона с шахтерами Саарбрюкена, забастовки шоферов такси эпохи Народного фронта, горестное отступление французских армий перед лавиной фашистского вермахта.Эта книга не является историческим романом.
Более полувека продолжался творческий путь одного из основоположников советской поэзии Павла Григорьевича Антокольского (1896–1978). Велико и разнообразно поэтическое наследие Антокольского, заслуженно снискавшего репутацию мастера поэтического слова, тонкого поэта-лирика. Заметными вехами в развитии советской поэзии стали его поэмы «Франсуа Вийон», «Сын», книги лирики «Высокое напряжение», «Четвертое измерение», «Ночной смотр», «Конец века». Антокольский был также выдающимся переводчиком французской поэзии и поэзии народов Советского Союза.
В книгу вошли рассказы разных лет выдающегося французского писателя Луи Арагона (1897–1982).
В книгу вошли рассказы разных лет выдающегося французского писателя Луи Арагона (1897–1982).
Евгений Витковский — выдающийся переводчик, писатель, поэт, литературовед. Ученик А. Штейнберга и С. Петрова, Витковский переводил на русский язык Смарта и Мильтона, Саути и Китса, Уайльда и Киплинга, Камоэнса и Пессоа, Рильке и Крамера, Вондела и Хёйгенса, Рембо и Валери, Маклина и Макинтайра. Им были подготовлены и изданы беспрецедентные антологии «Семь веков французской поэзии» и «Семь веков английской поэзии». Созданный Е. Витковский сайт «Век перевода» стал уникальной энциклопедией русского поэтического перевода и насчитывает уже более 1000 имен.Настоящее издание включает в себя основные переводы Е. Витковского более чем за 40 лет работы, и достаточно полно представляет его творческий спектр.