Гибель Византии - [10]

— Приветствую вас, благородные нобили и димархи!

Опустившись на трон, он сделал рукой знак присаживаться.

— Вас пригласили сегодня для того, чтобы ознакомить с некоторыми неблагоприятными событиями, которые создают прямую угрозу нашему государству. Долгие годы нам удавалось отводить опасность. Но теперь положение наше значительно ухудшилось.

Повинуясь взмаху руки, к возвышению приблизился рослый человек с короткой светлой бородкой на лице.

— Пусть члены благородного синклита внимательно выслушают сообщение, которое донесёт до них наш посланник ко двору турецкого султана.

В напряжённом безмолвии голос Алексия звучал резко и бесстрастно. В скупых и сжатых фразах он поведал сенату о причинах и целях отправки посольства в Анатолию.

— Более трех недель вы ожидали аудиенции у султана? — переспросил секретарь, обмакивая перо в чернильницу.

— Именно так, благородный синклит. За это время мы имели незавидную возможность наблюдать, и это происходило неоднократно, как те делегации и отдельные лица, чей ранг был неизмеримо ниже посольства Византии, по приглашению и без задержек проходили в покои султана.

— Когда же вы наконец предстали перед султаном, каков ответ был получен вами на послание императора? — вновь задал вопрос секретарь.

— Государь, благородный синклит! Султан выслушал, помедлил и скривив рот, произнес следующее: «Передайте своему императору и всем прочим, что я мало похож на своих предков, слишком слабых и нерешительных для великих дел. Моя же власть простирается так далеко, как им не приходилось даже мечтать». Когда же я попросил его прояснить смысл этих слов, он заявил, что в том нет нужды и что вскоре мы, ромеи, сами все узнаем и поймем.

В зале стояла такая тишина, что сквозь стеклянные витражи окон было слышно щебетание птиц в саду. Стратег Кантакузин скрестил на груди руки и был немало удивлен, заметив, что своим непроизвольным жестом привлек внимание большинства присутствующих.

— Что же еще сказал султан Мехмед?

— Больше ничего. Но когда нам, так и не получившим ответа, было указано уходить, он неожиданно остановил нас: «Больше не появляйтесь у меня с подобными вопросами. В следующий раз вас ждет мучительная смерть». Это были его последние слова.

Среди сенаторов пробежал возмущенный ропот. Скрипнула скамья под вставшим Кантакузином.

— Недопустимо более терпеть, государь! Утратив волю к действиям, мы потеряем всё. Прикажи и через несколько дней от крепости на берегах Босфора останутся одни руины!

С места поднялся димарх, высокий и худой вельможа с цепкими, глубоко запавшими глазами на удлинённом костистом кице. Его седые, кустистые брови недовольно вздернулись вверх.

— О чем ты говоришь, стратег? К чему ты нас призываешь? Совет этот опасен, василевс, и приводит меня в смятение. Подобными непродуманными действиями мы развяжем войну, ту самую, к которой стремятся османы.

Собрание взволнованно загудело. Кантакузин с побагровевшим от гнева лицом обрушился на сенатора.

— Не хочешь ли ты сказать, Лука Нотар, что я, столь необдуманно произносящий слова, не достоин высокого звания стратега? Так ли я понял тебя? Или ты смеешь намекать, что я действую на руку османам и с ними заодно?

— Нет, мастер, ты ошибся, — поднял голос и Нотар, стараясь перекрыть нарастающий шум.

— Ты неверно толкуешь мои слова и ищешь в них скрытый смысл, которого там нет. Я всего лишь хотел сказать, что недопустимо начинать военные действия против турецкого правителя, который только и ждёт предлога обрушиться на империю.

— Для войны султану не нужен предлог, — бросил со своего места Феофил Палеолог, протостратор[1] Византии и двоюродный брат императора.

— Зато ему нужна наша земля, — выкрикнул кто-то и собрание утонуло в разноголосом шуме.

— Османы и так отняли у нас все земли!

— Еще немного, и они поселятся в наших домах!

— Константинополь слишком крупная ставка, и им нельзя рисковать!

— Мы не допустим…!

— ….!

— Тихо! — голос императора перекрыл выкрики, и все замолкли в мгновение ока.

— Тихо, благородные номархи! Сейчас не время состязаться в умении перекричать друг друга. Необходимо быстро и трезво оценить ситуацию. Опасность велика, она близится к нашему дому и мы должны ясно осознать это. У нас пока еще есть возможность опередить ход событий и первыми нанести удар.

Он осмотрел притихших сановников и остановил взгляд на Димитрии Кантакузине.

— Стратег Кантакузин высказал дельную мысль. Поскольку незаконный захват чужих земель приравнен к открытому объявлению войны, нас не должны мучить сомнения — война уже началась. И если крепость на европейском берегу Босфора не будет уничтожена, положение столицы нашей — Константинополя — резко ухудшится. Но и в словах мегадуки[2] Нотара нельзя усомниться. Султан Мехмед давно вынашивает планы захвата Империи и мы не должны дать ему повод напасть на нашу столицу прежде, чем будем в достаточной мере подготовлены к обороне.

Сенаторы молчали, отводя взгляды в сторону.

— Говори, — кивнул василевс приподнявшемуся с места Феофилу.

— Государь, благородные члены синклита! Османский султан строит крепость для войны с Византией, это ясно каждому. У нас нет сил для открытой схватки с превосходящим по мощи врагом. Таким образом, борьба неминуемо сведётся к обороне ряда крепостей на обречённой на захват территории. Мы же, в свою очередь, можем увеличить это число и овладеть цитаделью лишь тогда, когда строительство будет близко к завершению. Этим мы выиграем время, необходимое нам для довооружения, а кроме того, в руках Империи окажется сильная крепость, способная оттянуть на себя часть войск врага.