Гибель Византии - [12]

Юноша приоткрыл веки и со сладкой улыбкой, расслабленно потягиваясь, приподнялся с кровати. Его необыкновенного фиалкового цвета глаза уставились в лицо женщины, и на нее вдруг нахлынула волна ужаса. Полубезумный взгляд, взгляд полный ненависти и холодной, еле сдерживаемой злобы, на мгновение заставил ее оцепенеть; заворожил ее, как завораживают жертву немигающие глаза рептилии.

— Ты уже вернулась, прекрасная, — тонко пропел он, с хрустом вытягивая руки и томно встряхивая кистями. — Тогда сядь поближе ко мне и рассказывай.

— Как ты попал сюда? Кто пустил? — произнесла она, отступая на два шага и пытаясь подавить подступающий к горлу страх.

— Это мое ремесло, бесподобная Ефросиния, — по прежнему улыбаясь, ответил незнакомец, — приходить туда, где меня не ждут и слушать то, что мне не желают поведать.

— Ты несешь чушь! Я позову слуг и они вытолкают тебя в шею, — вспылила красавица и подойдя к столику, схватила серебряный колокольчик.

Но не успела она поднять руку, как юноша изогнулся и сделав громадный прыжок, очутился рядом с ней. Нежные холёные пальцы гетеры, сжимающие звонок, захрустели в руке незнакомца, а раскрытый для крика рот так и не смог выдавить ни звука — сильные пальцы стиснули горло, прервав дыхание, но не причиняя боли. В следующее мгновение потолок как бы опрокинулся на неё; она почувствовала, что летит по воздуху и на какое-то время потеряла сознание.

Постепенно мельтешащие в глазах зигзаги и полосы стали тускнеть и отступать, и она вновь увидела в пугающей близости от себя лицо незнакомца. Он лежал рядом и подперев голову рукой, с терпеливым равнодушием ожидал, когда жизнь вернется в её тело. Испуганно дёрнувшись, гетера отползла, цепляясь дрожащими пальцами за край бархатного покрывала. Юноша довольно усмехнулся и откинулся на спину.

— Ну вот, ты уже проснулась. А теперь слушай и запоминай: мне не страшны ни твои крики, ни твои слуги. Но всё же будет лучше, если мы обойдемся без лишнего шума и крови.

— Что ты хочешь от меня? — дрожащим голосом произнесла женщина, отползая всё дальше и дальше, пока не уткнулась в спинку кровати. — Тебе нужны мои драгоценности и украшения? Бери всё, только не убивай! Но может ты пришел за другим?

Она попыталась улыбнуться и принять соблазнительную позу. Её рука нащупала край просторной туники и поползла вверх, обнажая стройную белую ногу.

— Что же дальше? — спросил юноша, растягивая губы в неприятной усмешке.

Ефросиния торопливо принялась расстёгивать заколку на плече.

— Довольно, — остановил он её. — Мне не нужно ничего из того, что ты столь щедро предлагаешь. Ты лишь ответишь на пару-тройку моих вопросов и я оставлю тебя в покое, наедине с твоими сокровищами.

Рука остановилась, но после мимолетного облегчения красавица вновь ощутила прилив страха. Незнакомец резко приблизился и она с ужасом уставилась в чёрные провалы его зрачков.

— Ты провела прошлую ночь здесь, с мегадукой Лукой Нотаром, — чётко и раздельно выговорил юноша, дыша ей прямо в лицо. — Что тебе рассказывал этот старик?

— Что…? Не знаю. Как всегда….Говорил, что любит меня, — задыхаясь и обмирая от страха, стала перечислять Ефросиния, — что я единственная его услада. Что еще…? Восхищался моим телом, говорил, что….

Юноша презрительно сплюнул.

— Я не о том тебя спрашиваю, дура. Он обсуждал своих сподвижников? Рассказывал тебе о своих планах?

Сильные пальцы вновь сдавили её шею.

— Пусти меня…. я…. а-а-а-…,- она натужно захрипела и тогда они ослабили свою хватку.

Несколько мгновений женщина лежала на спине с закатившимися глазами и побагровевшим лицом, пока раскрытый рот заглатывал живительный воздух.

— Клянусь Богородицей, господин, — гетера зарыдала, прикрывая руками быстро темнеющее красными пятнами горло, — я ничего не знаю…. Он никогда не говорит со мной о делах. И вчера он говорил лишь о любви. Верь мне, это правда! Клянусь тебе Святым Писанием!

— Что ж, придется поверить, — ухмыльнулся юноша и поднялся с кровати. — Такие как ты, всегда очень набожны. Но запомни, потаскуха, когда ты что-либо узнаешь, ты пошлёшь своего слугу с запиской в Пизанский квартал, в мастерскую кривого бондаря. В этой записке будет указан день и час. К тебе придет человек. Не я, другой. И с ним у тебя и состоится беседа.

Он сладостно потянулся, запрокидывая голову к потолку.

— А если ты позабудешь это сделать или проговоришься мегадуке, я посещу тебя еще раз.

Его глаза неприятно сверкнули.

— Ведь мы за это время успели полюбить друг друга, не так ли?

Он встал, приблизился в выходу, насмешливо улыбнулся её отражению в зеркале на стене и тихо исчез за дверью. Ефросиния, бледная как смерть, опустилась на подушки и вновь впала в беспамятство.

Большой высокобортный парусник медленно плыл вдоль Босфорского пролива. Попутный северный ветер слегка надувал паруса, вымпел со стилизованным изображением венецианского крылатого льва лениво полоскался на верхушке мачты.

Ничто не нарушало утреннего покоя: ни плеск воды вдоль бортов, ни крики вездесущих чаек. Матросы, не занятые работой, сидели вдоль бортов или слонялись по палубе, перебрасываясь пустыми, ничего не значащими фразами. Закутанный по самое горло греческий кормчий, зябко ежась, обеими руками сжимал рукоять руля. Привычным взглядом он угадывал под водой невидимые мели и обходил завихрения встречных течений. Его не оторвал от этого занятия даже возглас одного из моряков, встревожено зовущего своего капитана.