Гибель великого города - [38]
Нилуфар все говорила и говорила. Ее душа словно очищалась от яда. Перед Хэкой будто открылась ужасная пропасть, дно которой пропадало во тьме… Вдруг Нилуфар остановилась и воскликнула, как безумная:
— А ты, Хэка? С кем ты будешь?
— С госпожой…
— Не с госпожой, Хэка! Кто готов умереть по первому знаку господина — тот раб, собака, а не человек, потому что раб и господин не могут желать одного и того же. Обещай, что ты будешь со своей Нилуфар, ты — человек, а не животное! Вот смотри!
И перед оторопевшей от неожиданности Хэкой она сбросила одежды, открыв сокровищницу необычайной красоты — свои полные, округлые и стройные груди, отчетливо белевшие в темноте. Ни Нилуфар, ни Хэка не испытывали смущения, ведь однажды они стояли на невольничьем рынке совсем голые, на рынок приходили мужчины и осматривали девушек, ощупывая каждую часть тела, словно покупали скотину. Да и может ли женщина стыдиться подобной себе?
Но не для того обнажилась Нилуфар, чтобы показывать Хэке свою красоту.
Она повернулась спиной, и Хэка увидела рубцы следы ударов бичом. На чистой нежной коже они выделялись резкими полосами и казались от лунного света чернильными подтеками. Они были похожи на письмена, которые рассказывали об извечной человеческой жестокости. Хэка вспомнила, как Нилуфар однажды сильно избили…
— И Нилуфар не госпожа, она тоже рабыня! — сказала египтянка.
В глазах Хэки вспыхнули искорки гнева. Подняв голову, она горячо воскликнула:
— Нилуфар!
Египтянка крепко обняла ее.
Глава восьмая
Занялся рассвет. Заиграли багряные блики на кровлях дворца. У главного входа звучала тихая музыка — это наигрывал кто-то из слуг. Комнаты убирались еще затемно, пока господин спал. Разбуженный утренней прохладой, Манибандх любовался спящей танцовщицей. Словно с чудесной картины сошла красавица и прилегла отдохнуть. Купец ласково погладил напоминавшую голубой лотос щеку Вени. Закрытые веки ее вздрогнули от нежного прикосновения к шелковистой и упругой коже. Манибандху показалось, что перед ним раскрылся бутон, из которого с жужжаньем вылетела пчелка. Ленивая нега светилась в полуоткрытых глазах Вени. Взор был полон неутоленной жажды ласки. А нежно-розовые жилки в уголках глаз словно вобрали сияние всех алых зорь мира.
Зачарованно смотрел Манибандх, как Вени расслабленно вскинула руки и чуть приподнялась, опершись на локоть, — хмурая, стыдливая, еще влажная от сна и опьянения.
— Вы так крепко спали, — сказал Манибандх, улыбаясь. — Я нарушил сон госпожи, мне не грозит наказание?
— Высокочтимый! О каком наказании вы говорите? — засмеялась Вени.
…Они вышли в сад, чтобы, укрывшись в тени деревьев от надвигающегося зноя, насладиться упоительной прохладой. Освежающий ветерок шелестел среди ветвей. Земли не было видно, так густо покрывала ее цветочная пыльца. На стеблях дурвы[9], подобно алмазам, сверкали капли росы. В шелковой зеленой листве суетились попугаи.
Перед ступеньками, спускавшимися в искусственное озеро, они остановились. Отсюда была хорошо видна дорожка, ведущая к воротам. Плавающие среди лотосов лебеди восхитили Вени. Теперь она окончательно пробудилась, только легкий след опьянения все еще не исчез из ее глаз. Временами она потягивалась всем своим гибким телом, стремясь вернуть живительную бодрость.
Манибандх говорил о красоте Вени и ее искусстве. Похвалы его не иссякали.
— Госпожа! Я никогда не позволил бы этой дерзкой певице бросить вам вызов, если бы весь город не верил в вас так же, как я. Люди могли подумать, что я ограждаю вас от поражения. Теперь все переменилось. Вы сами видели: вся знать Мохенджо-Даро оценила ваше искусство.
Слова эти заставили Вени задуматься. В самом ли деле она одержала победу в состязании? Поэт сказал, что дравидская танцовщица потерпела поражение, а что случилось потом, она уже не помнила… Но ее с таким почетом приветствовал весь народ!
— Скоро снова будет праздник, госпожа.
— Неужели, высокочтимый? — удивилась Вени — У вас так часты праздники?
— Да, госпожа! Разве вы не помните, что было решено на вечернем торжестве?
— О да, да, — смущенно подтвердила Вени.
— Не угодно ли вам купить новые украшения? В лавках Мохенджо-Даро найдется много товаров по вашему вкусу, — бесцеремонно предложил купец. — Не подобает прославленной танцовщице носить одни и те же одежды, надевать те же украшения. Люди осмеют Манибандха за то, что…
— Высокочтимый! — прервала его танцовщица.
— Госпожа! — невозмутимо продолжал Манибандх. — Неужели у самого входа в рай вас все еще обольщает видение ада?
— Высокочтимый, что вы говорите? — взволновалась Вени. — Что вы говорите! Я ничего не понимаю!
— Ты еще совсем наивна, а мир так сложен! — вдруг перешел на «ты» Манибандх. Насупив брови, он продолжал важно и высокомерно: — Ты должна знать: корабль Манибандха никто не смог удержать в своей гавани. Никаких бурь он не страшится, но ему нужен кормчий…
— Манибандх! — воскликнула Вени.
В тот же миг она пожалела, что не смогла вовремя прикусить язык. Слово вылетело, как стрела из лука, и вернуть его было нельзя. Вени крепко стиснула руки в досаде. Взглянув на Манибандха, она смущенно улыбнулась.
