Гибель Урании - [23]

Дело облегчалось только тем, что перед Айтом день за днем, начиная с юношеских лет, пробегала вся жизнь Псойса.

Мистер Кейз-Ол не публиковал своих портретов и почти никогда не появлялся перед людьми, небезосновательно опасаясь за свою жизнь. Но, претендуя на одно из первейших мест в истории Пирейи, он фиксировал каждый свой шаг «для потомков». Автоматические киноаппараты фотографировали триллионера почти непрерывно, и в его дворцах было очень мало комнат, события в которых не легли бы четкими отпечатками на звуковую, цветную, стереоскопическую огнеупорную пленку.

Вездесущее Братство Сынов Двух Солнц каким-то образом похитила для копирования несколько частей этого документального фильма. Во многих кадрах фигурировал и камердинер Псойс. Он, правда, проскальзывал молчаливой тенью на втором плане, но Айт мог наглядно увидеть, как старился верный слуга, как его склоненная в поклоне спина со временем принимала форму дуги, его лицо все больше покрывалось морщинами, а во рту все меньше оставалось зубов.

Айт изучал те льстивые интонации, те вкрадливые движения, которые появлялись у старика при встрече с хозяином, пытался запомнить расположение апартаментов, привычки и прихоти мистера Кейз-Ола, фиксировал в сознании самые главные события, ссылки на которые могли бы пригодиться в будущем.

Никогда, даже во время экзаменов в Технологическом колледже святого Эйра, Айту не приходилось работать так напряженно, как сейчас. И недаром же он был одним из тех, чье имя записано в Золотой книге колледжа. Его память, будучи даже немного ослаблена после тяжелой операции, впитывала все и ничего не теряла.

Эпизод за эпизодом изучал Айт жизнь камердинера мистера Кейз-Ола, а затем сдавал экзамен на Псойса острому на глаз Лайну.

Трех декад оказалось мало. Этот срок пришлось удвоить. Но если бы теперь Псойс воскрес из мертвых и увидел своего двойника, то и он, пожалуй, не заметил бы фальши.

— Ну, все! — сказал как-то вечером профессор. — Я сообщил, что вы выздоровели. Завтра вас заберут.

— Завтра… — прошептал Айт. — Не хочется расставаться, профессор… Я полюбил вас, как родного отца…

Несоответствие вида этого беззубого старика с содержанием произнесенных им слов была такой разительной, что для постороннего уха это признание прозвучало бы разве что как монолог бездарного шута из дешевого фарса. Но профессор Лайн скорбно покачал головой и вздохнул.

— Я боюсь самого страшного, профессор: а что, если одряхлеет мой мозг и ненависть к Кейз-Олу погаснет?.. Возврата нет, поэтому буду вполне откровенен: с каждым днем во мне растет убеждение, что я пошел неверным путем. Так, я уничтожу Кейз-Ола. А назавтра появится его отпрыск, и все будет, как и до этого… Откуда такая безнадежность, профессор?.. Может, это уже действительно наступает старость души?

— Дорогой мой, это наступает зрелость. Зрелость мысли, а не тела. Я понимаю ваше состояние, потому что и сам некогда бунтовал, как и вы, метался в поисках верного пути. Черный балахон Братства утешал меня очень недолго. А потом… — Профессор досадливо махнул рукой и, помолчав немного, сказал уже другим тоном: — Не бойтесь старости — она наступит для вас нескоро. Вам следует опасаться противного — омоложение организма. И первые признаки этого процесса уже появились. Вы замечаете, что на вашей лысине пробиваются волосы?

— Да неужели? — Айт вскочил и бросился к зеркалу.

— Псойс, на место! — крикнул Лайн-Еу. — Вы что, молодой человек?! При таком известии вы должны презрительно кхекнуть, осторожно потрогать лысину, потом кряхтя подняться, подойти к зеркалу и, даже увидев этот пепельный пушок, скептически покачать головой. Не забывайте, что за вами будут следить объективы киноаппаратов!

— Извините, профессор! — теперь уже настоящий Псойс тащился по комнате. Имитация была столь совершенной, что Лайну даже жутко стало.

— Могу сообщить еще одну неприятную новость: сегодняшний рентген показал, что у вас скоро начнут прорезываться зубы. Очевидно, в вашем организме происходят те же процессы, что и в организме младенца.

— Эх-хе-хе, профессор… Где уже там зубы…

Казалось бы, и это было сыграно безупречно. Но профессор поморщился:

— Загасить блеск глаз, Псойс!

— А что же мне делать с молодостью, господин профессор? — отчаянно прошептал Айт.

— Ничего, дорогой, я приготовил вам лекарство… — Лайн-Еу вытащил из шкафа ящик. — Вот — жидкость для выведения волос… Это — мазь, которая даже лицо ребенка сделает морщинистым. А вот… — профессор нажал на боковую стену ящика и открыл потайное дно. — Это, видимо, вы знаете лучше, чем я.

Айт медленно наклонился к столу и заглянул в ящик. Там лежала миниатюрная радиостанция, немногим больше ладони руки.

— Спасибо, профессор! — радостно сказал Айт. — Для меня это будет самое лучшее лекарство от одиночества и тоски.

— Осторожнее пользуйтесь этими лекарствами, Айт! Даже и такой передатчик, как этот, можно запеленговать. Слушайте меня ежедневно в девяносто девять часов. Вас я буду называть «Сын». Отвечать мне не надо. Когда будет настоящая, острая необходимость, связи не будет некоторое время. Если же я буду молчать в течение десяти дней, знайте: со мной случилась беда. Не отвечайте ни на чей голос, ибо во всем мире есть только две такие радиостанции — их сконструировал мой покойный сын. Связь с вами я буду поддерживать не для Братства, а во имя своего сына.