Гибель «Русалки» - [40]

– На Демоне. Хочу поберечь Пега для второй половины дня. Кофе, наверно, горячий и вкусный. Я бы выпил немного…

Кофе был вкусным. Как и гречишные оладьи, плавающие золотистой горкой в сиропе из тростникового сахара и растопленном масле, и сочные колбасы, кольцами лежащие на блюде. Гай набросился на еду с откровенным аппетитом здоровой юности, но вскоре заметил, что Килрейн едва прикоснулся к кушаньям.

«Можешь голодать, – подумал он мрачно, – наверно, твой зоб и без того набит. Но дождись скачек, парень, только дождись».

Маршрут скачек изобиловал многочисленными препятствиями: приходилось преодолевать поваленные деревья, канавы, крутые обрывы, с трудом пробираться сквозь лесные заросли, где низко висящие ветви легко могли вышибить из седла неосторожного всадника. Победить, без всякого сомнения, мог только лучший из двадцати пяти юношей, выстроившихся у стартового столба, да еще на самой лучшей лошади в придачу.

Гай небрежно сидел в седле, всем своим видом показывая, что он спокоен и уверен в успехе, и ждал, когда Джеральд вскинет вверх один из своих дуэльных пистолетов, который он держал наготове, глядя на стрелки часов.

Пистолет подпрыгнул в его руке, звук выстрела был удивительно тихим. Сжимая коленями бока Демона, Гай почему-то невольно вспомнил о деревянной пороховнице, которую вырезал Джерри: она была намного меньше серебряной. Должно быть, использует ее, заряжая пистолеты. А пистолет издает такой звук, как будто его недозарядили.

Но все это было мгновенно забыто, когда Демон мощно и плавно рванул с места и скоро вырвался вперед. Не отставал только Килрейн на крупном чалом жеребце: они вдвоем так и неслись рядом к первому препятствию, белому заборчику из жердей, воткнутых у края ручья. Они оба одним длинным прыжком легко преодолели этот фальшивый забор и ручей позади него и помчались к гигантскому упавшему дубу, слыша плеск воды сзади, – видно, кто-то из всадников не сумел перемахнуть через ручей, – а вслед за тем – пронзительный визг раненой лошади: так кричит женщина от острой боли.

Заборчики из жердей между Фэроуксом и Мэллори-хиллом были пустяком: он брал такие препятствия десятки раз. Но одно место было труднопроходимо: заросли камыша, достигавшие высоты шести-семи футов, и за ними – крутой обрыв с руслом высохшего ручья внизу, поэтому прыжок, который вначале вроде бы не представлял большой сложности даже для посредственного наездника, таил в себе непредвиденную опасность, и всадник в самой высокой точке дугообразной траектории своего полета вдруг с ужасом обнаруживал, что прямо под ним не зеленый дерн, готовый гостеприимно принять копыта его лошади, а зияющая пустота в пятнадцать-двадцать футов, на дне которой – камни вперемешку с песком. Лошадь и всадник уже не могли изменить крутую дугу своего полета на более пологую, – а ее-то и требовал прыжок, – и через несколько долгих, как вечность, секунд падали на камни и оставались там лежать, пока всадника не уносили с переломанными костями, а лошадь не пристреливали.

Прыжок через заросли камыша не был обязательным. Помня о юности и неопытности кое-кого из участников, Джеральд Фолкс предлагал на выбор еще один маршрут, который пересекал русло высохшего ручья на полмили выше по течению. Но ни один из тех, кто предпочтет второй маршрут, не выиграет скачки – это Гай знал наверняка. Гай не боялся самого прыжка: и он, и Килрейн, и полдюжины других участников скачек преодолевали и не такие преграды. Его беспокоило, отличит ли он именно эти камышовые заросли от других трех или четырех и не получится ли так, что он обнаружит свою ошибку уже в воздухе, когда будет поздно менять траекторию полета, по которой он направит Демона.

«Придется в любом случае использовать широкий прыжок, – твердо решил он. – Если камыши немного поцарапают брюхо Демону, это не причинит ему большого вреда, а вот если он переломает себе ноги, папа ему этого не простит. Но не трусь, парень!.. Вперед и вверх – и все будет в порядке…»

Они сразу же оставили всех далеко позади. Борьба за первенство шла между ним и Килрейном. Он знал, что так будет: Килрейн Мэллори был превосходным наездником, а все его недостатки здесь не играли никакой роли.

Сейчас вперед вырвался Гай. Он обернулся и взглянул на Килрейна. Еще не настало время уходить в отрыв от юного Мэллори. Слишком рано было давать предельную нагрузку скакуну, даже такому выносливому, как Демон. Он оглянулся и сразу понял; что его опасения вполне оправданны: Кил явно сдерживал своего чалого, пропуская вперед Гая, который, вновь повернувшись, увидел перед собой камышовые заросли – первые по счету.

«Каков умница, – мрачно подумал он. – Видно, хочет посмотреть, как я преодолею эти камыши, ведь он знает их лучше меня. Уж три раза выигрывал скачки. Нет, он, наверно, рассчитывает увидеть, как я сломаю себе шею, не сумев воспользоваться его опытом. А я его одурачу: буду преодолевать эти препятствия широким прыжком с пологой траекторией, слегка касаясь верхушек. А уж когда доберусь до самого опасного из них…»

Он поднял Демона вверх у самого препятствия, так что пролетел, задевая верхушки камышей, и опустился на землю в считанных ярдах от преграды. Так же разделался Гай и со вторым препятствием, а приблизившись к третьему, сразу понял: вот оно, хотя и не смог бы объяснить, откуда взялась эта уверенность, – выглядело оно точно так же, как и два предыдущих. В первый раз за все скачки он вонзил шпоры в бока Демона и понесся к преграде, а затем взмыл ввысь, испытывая то странное чувство возбуждения и одновременно спокойствия, которое ощущает человек, понимающий, что с самого начала делает все правильно, красиво, ловко. Камышовые заросли проплыли под брюхом Демона, далеко внизу осталось высохшее русло ручья, желтое от лучей солнца; вот уже с сонной медлительностью начало приближаться зеленое пятно противоположного берега, и вот копыта Демона коснулись земли – они были одни на другой стороне ручья…