Гибель постороннего - [3]

— Кто тебе такое сказал? — засмеялся Акимов. — Вот философ!

— Я не философ, — ответил Гриша. — Сосед сказал. Он сам видел.

— А зачем студенты ездят? Знаешь?

— Мне не деньги нужны. Верите? Мне — чтоб уважали меня! А сосед нормальный парень, только немного хулиган и дерется. Но студенты с ним как с человеком…

— В пятьдесят девятом году, — вспомнил Акимов, — триста тридцать девять студентов из Московского университета поехали на каникулы в Казахстан. Строили дома и кошары…

— Я ничего не умею, — сознался Гриша.

— Научишься, — Акимов удивленно взглянул на него и понял, что пареньку хочется спать, а не слушать историю студенческих отрядов.

Он отвел Гришу в свободный, забронированный штабом номер и вернулся к себе.

Акимов был уже вполне сформировавшийся двадцатичетырехлетний мужчина. О себе он знал, что может быть и самоотверженным, и добрым, но иногда делается жестким, упрямым, непримиримым. В прошлое лето он работал командиром большого зонального отряда, был награжден медалью, а нынче назначен в областной отряд, назначен, как ему намекнули, в противовес опытному и своевольному Краснову.

Акимов учился в Москве, жил в общежитии, жил бедновато. Родители уже не могли его поддерживать, потому что они умерли. Раз в месяц приходила посылка от бабушки сало, яйца, варенье. Он получал стипендию и подрабатывал на стройке. Словом, можно было жить. Правда, расчетливо и умеренно. Но именно это у него не получалось.

Приютив паренька, Акимов вспомнил свое первое строительное лето, стремление к заработку и одновременно — неловкость от этого стремления.

2

В полдень северо-западный ветер разорвал низкие облака, и над городом засветило солнце. На привокзальной площади стоял грузовик с обтянутыми красной тканью бортами. На фонарных столбах вдоль тротуара были укреплены громкоговорители, нацеленные на площадь. Местные жители оглядывались на красный грузовик, в кузове которого торчал штырь с микрофоном, и в их глазах появлялось любопытство. Тут же стояли кинооператор с телевидения и два репортера из областных газет. У всех троих было усталое выражение лиц. Штабисты сидели поодаль в скверике, утомленные и возбужденные ожиданием. Они то и дело посматривали на круглые часы над вокзальным подъездом.

И вот с перрона повалила толпа. Она двигалась клином сквозь узкую калитку в железном заборе; с каждой минутой на площади становилось все больше людей в студенческой форме. Они строились по шестеро в ряд. Перед строем выдвинулся высокий парень. Над головами поползло передаваемое из рук в руки знамя. Парень развернул и поднял его. Аккордеон заиграл старинный военный марш «Прощание славянки», и строй, качнувшись, двинулся вперед.

Акимов почему-то заволновался. Он глядел с грузовика, как беловолосый командир прибывшего отряда Ширяев командует «Смирно!», как отряд выравнивается и замирает, и ощутил себя первокурсником. Он сказал громким, огрубленным динамиком голосом, что это необыкновенное лето началось…

За его спиной Стороженко вдруг отстранился, кого-то отодвинул, и рядом с микрофоном встал Краснов. Он был в форменной куртке с засученными рукавами.

— Роберт! — закричал кто-то снизу. — Давай, Роберт!

Краснов легко отталкивал плечом Акимова.

— Д-давай, Роберт, — вымолвил Стороженко.

Краснов посмотрел на отряд, нахмурив широкие брови, потом коротко повел рукой, негромко сказав:

— Вы меня знаете. Я ехал с вами. Не стану расписывать, какие вы хорошие да способные. Вы и не хорошие, и не такие уж примерные. Вы трудяги, и закончим на этом… Акимов сообщил, что лето нынче трудное? А когда оно было легкое?

Краснов замолчал, на его широком лице выражение силы, которое выказывало его уверенность в том, что его будут слушать и услышат, как бы тихо он ни говорил. Потрескивали динамики.

Акимов подумал о том, что через несколько минут Краснов протянет ему руку и скажет о товарищеском сотрудничестве. Он вспомнил свое первое столкновение с Робертом. Тогда Краснов работал командиром линейного отряда. Он взял с собой студентов, имевших строительные специальности, и за световой день каждый в его отряде укладывал по три кубометра кирпичной кладки. Это ровно в три раза превосходило норму. В других отрядах не делали и половины, но Акимову, который вел производственную программу всего района, было видно, что отряд Краснова мало походит на студенческий. Люди были неопрятны, небриты, в лагере слышались одни и те же разговоры о деньгах. Акимов вызвал Краснова на заседание районного штаба и предложил расформировать отряд. Его не поддержали. «Я строю лучше всех, — засмеялся тогда Краснов. — Чего еще надо?» И Акимов не смог доказать того, что чувствовал.

Краснов продолжал говорить в микрофон:

— Студенческие строительные держатся на сильных характерах. Мы не жеманные барышни, не бодрячки. Недаром все местные тресты просили прислать наши отряды. И мы — здесь!

Он повернулся к мужчинам в темных костюмах и белых рубахах с галстуками. Те приветливо улыбнулись ему.

— Попробуйте не обеспечить фронт работ! — с шутливой строгостью пригрозил Краснов. — Ответите перед ними!

Строй одобрительно загудел.

Представители трестов снова приветливо улыбнулись Они-то понимали, что на митинге серьезные дела не делаются, но если этому рослому парню с загорелым лицом хочется покрасоваться, пусть порисуется.