Гибель постороннего - [2]

— Не волнуйся, — сказал Стороженко. — Будут лозунги. П-позвоню в радиокомитет — радиофицируем митинг… Только Роберту не понравится. Сто рублей сдерут за р-радиофикацию!

— Авось не разоримся, — ответил Акимов.

Тома оторвала взгляд от журнала и спросила:

— Старинный студенческий гимн? Знаете?

— Кроссворд? — понял Акимов. — «Гаудеамус»? Подходит?

— Подходит.

Дверь отворилась, и появился рулон кумача, затем рука с угловато обрезанными ногтями и татуировкой «Салехард» пониже запястья, а потом и весь Васильев.

Стороженко скороговоркой распорядился, чтобы тот брал штабной «газик» и двигал в филармонию к художнику. Пусть художник сделает два лозунга, двух лозунгов, черт побери, хватит…

Васильев кивнул с чуть насмешливой гримасой.

Из-за его спины высунулся черноволосый паренек с клочковатой бороденкой.

— …для митинга, — закончил Стороженко.

— Кто тут этот? — спросил паренек мягким голосом. — Начальник комсомола? Я с Киева. Мне бы на лесоразработки.

Он стоял в дверях, осматривая комнату, не решаясь войти.

— Да это бич! — засмеялся Васильев. — В его возрасте я тоже махнул в Салехард, да монета кончилась…

Паренек на всякий случай отодвинулся назад.

— Чего ржешь? — одернул Васильева Стороженко.

Слышны были чьи-то шаги в коридоре и начавшийся дождь, тренькающий по наличнику.

— Ну я пошел, — сказал Васильев. — Пропусти, паря.

Паренек посторонился, прижавшись к косяку.

Тома опустила руку в тумбу стола. Она вытащила зеленую квадратную сумочку «под крокодиловую кожу», а из нее — два рубля. Встала, подошла к пареньку.

— Я не просил, — отказался он.

Тома затолкала рубли в нагрудный карман его пиджака.

— К-кто тебе сказал, что у нас лесоразработки? — удивился Стороженко. Нету у нас никаких лесоразработок.

— Сосед в прошлом году ездил, — объяснил паренек. — Он трудновоспитуемый. Его студенты брали.

— Д-да нету у нас лесоразработок!

— Неправда. Я же все умею делать. Соседа брали… Просто вы бюрократы!

Тома огорченно ахнула.

— Стой-ка, парень! — позвал Акимов. — Приходи вечером в гостиницу «Геолог» в двести шестой номер. Устроим на лесоразработки. Понял?

— Без вас обойдусь! — паренек хлопнул дверью.

— Ч-что ты этому парню предложишь? — недовольно спросил Стороженко, глядя в свои бумаги. Он знал в этом городе каждого и мог все, а Акимов знал здесь лишь то, что в Москву ходит самолет ИЛ-18.

— Давай его в какой-нибудь отряд воткнем, — сказал Стороженко. — Не трудно, как думаешь?

И тут он понравился Акимову.

— М-меня в прошлом году называли заместителем по диким отрядам. Вот где бичи! Д-да нет, это не шабашники. Это студенты. Набегался я за ними как собака! Они вправду дичают, вкалывают на пупок, «сухого» закона нет, дисциплины никакой, — абы денег побольше урвать. М-мало, что объекты у нас перехватывают, — человеческие жертвы у них, А относят на наш счет. Нам из центрального штаба втыки давали, боже ты мой!

Акимов улыбался.

— Т-ты чего? — не понял Стороженко.

— Парнишку все-таки устроим. И в такой отряд, чтобы понял, зачем едут студенты. Сделаешь?

— А он придет?

— Придет.

Послышался шлепок ладони в дверь, потом — голос Васильева:

— Бутылка — и готово!

— А л-лозунги?

Смахнув с пиджака дождевые капли, Васильев полез в карман.

— Завтра, Евгений, будут твои лозунги, — сказал он. — В двенадцать утра. Я с художником Бабкиным трудовое соглашение заключил, все продумал. То, что надо рабочему классу!

Васильев вытащил большой черно-красный платок и вытер лицо.

— Какие лозунги? — сухо спросил Акимов.

— «Мы с собой привезли на сибирскую землю десять тысяч горячих сердец!» — продекламировал Васильев. — «Пусть третий трудовой семестр станет нашим гражданским зачетом!» Неплохо, старик?

— Неплохо, — облегченно вздохнул Стороженко. — Мы же ему текст забыли дать.

— То-то и оно, — согласился Акимов.

Хотя ему не нравился вялый несобранный Васильев и фамильярное обращение «старик», он по-товарищески попросил его:

— Извини, но придется изменить. Лучше быть точными и деловитыми. А это вся эмоциональность, она может создать впечатление, что отряды и выезд на картошку одно и то же. Перемени текст. Первое, «Даешь Сибирь!» А второй «Н-ский студенческий строительный отряд — 10 тысяч бойцов».

— Но я здесь второе лето, — возразил Васильев.

— Действуй, Гена, — сказал Акимов.

Вечером в гостинице дежурная по этажу, вяжущая на спицах что-то голубое, протянула ключ Акимову и сказала:

— Вас ждут.

Она взглянула поверх очков в сторону холла, поджав бесцветные губы.

В кресле дремал паренек. Его бороденка под ярким светом была почти незаметна. Акимов тронул его за плечо. Тот открыл глаза и быстро вскочил.

— Обедал? — спросил Акимов.

— Ага, обедал. Дождь прошел?

— Ну идем.

Его звали Гриша Бегишев. С мокрой после мытья в душе головой, в акимовской зеленой куртке, он сидел на диване и тянул из стакана горячий чай.

— Отец мой — фотограф, а мать на телефонной станции работает. Они меня не любят. И бабка не любит. Она в Жданове, на Азовском море. Жадная старуха. Отец на фотографа меня учил. В села ездит, щелкнет семейный портрет червонец. И пьет. Я с ним не захотел. Он холодильник на замок запрет, чтоб я его харчи не ел, раз не хочу зарабатывать. Настоящий замок повесил. Тогда я к бабке поехал, а он ей телеграмму дал, чтоб меня с милицией вернули. Зачем я ему? Говорю бабке: без милиции поеду, дай на дорогу сколько не жалко. И в Сибирь. Здесь люди добрые. Там люди тоже ничего, но для своей пользы, а тут — от чистого сердца.