Гибель Петрограда - [13]

— Завтра день твоей свадьбы! Бабушка, милая, прости! Я едва не позабыла об этом!

— Это было бы естественно в данную минуту, дитя мое, — улыбнулась г-жа Левенборг. — Ступай же и не беспокойся обо мне.

Поцеловав бабушку, Эльза вышла, а старушка, опустившись в кресло у камина, погрузилась в глубокое раздумье. Свечи догорели, и комната освещалась лишь красноватым отблеском пламени, озарявшим своим колеблющимся мерцанием старые портреты на стенах. Голова г-жи Левенборг откинулась на спинку кресла, глубокая тишина нарушалась только мерным тиканьем часов, помещавшихся над массивным бюро из черного дерева. Бюро это, со множеством отделений, украшенное инкрустациями из перламутра, яшмы и слоновой кости, считалось фамильной реликвией и было вывезено чуть ли не самим рыцарем Кнутом из чужих краев. Взор г-жи Левенборг с любовью останавливался на знакомых предметах. Но более всего приковывали сегодня ее внимание портреты предков. Все эти суровые и улыбающиеся, загорелые и изнеженные лица — казалось, в свою очередь смотрели на нее, может быть, прощались с нею. Странное состояние какого-то полусна, полубдения овладело старушкой. Обрывки мыслей, смутных воспоминаний пережитого проносились у нее в мозгу. Она снова видела эту комнату ярко освещенной, как в день своей свадьбы. Толпа веселых, нарядных гостей, свежие лица девушек, смех, разговоры… Вот жених ее, красавец Оскар Левенборг, вот она сама, в белом подвенечном наряде, с миртовым венком на темных волосах.

«Какая красивая пара!» — шепчут вокруг. Но что же это? Вдали раздаются тихие звуки пения… Должно быть, по местному обычаю, хор молодежи приветствует невесту серенадой. Серебряные дисканты сливаются с чистыми, грудными нотами альтов и теноров, и все это словно оттеняется густым аккомпанементом басов… Комната пустеет, гости вышли на террасу — послушать пение. Почему же она не идет с прочими? Какая-то невидимая сила точно приковала ее к креслу. Огни люстры начинают меркнуть и, наконец, совсем гаснут. Откуда-то, словно сверху, разливается бледное сияние, озаряющее залу трепетным, фантастическим светом. Г-жа Левенборг ясно может разглядеть устремленный на нее со стены мрачный взор рыцаря Кнута. Он стоит, опираясь на свой меч, она видит даже багровый шрам на его щеке и сросшиеся брови. И вдруг она с ужасом замечает, что фигура его словно оживает и готова отделиться от полотна. Еще секунда — и по полу раздаются чьи-то медленные шаги… Она открывает глаза и видит перед собой самого рыцаря Кнута. Он стоит, так же, как на портрете, опираясь левой рукою на меч, правая рука его вытянута и повелительным движением указывает куда-то в угол… Г-жа Левенборг невольно оборачивается в ту сторону и с изумлением видит, что рука рыцаря указывает на бюро. Она хочет спросить его, что это значит, — но голос ей не повинуется. Когда она приходит в себя, рыцаря уже нет пред ней, он вернулся на прежнее место и снова смотрит на нее с полотна своим неподвижным взглядом. Перед глазами г-жи Левенборг расстилается на мгновение туман… Сначала это не более как бесформенная, колеблющаяся масса тумана, похожая на серебристое облако. Затем она начинает принимать определенные очертания, и из нее выделяется воздушная фигура красавицы в платье из серебряной парчи. Ее темные глаза ласково сияют, на губах играет чарующая улыбка… Г-жа Левенборг знает ее. Это — мать ее мужа, красавица-француженка, урожденная m-lle д’Отфор. Портрет ее висит рядом с изображением Кнута. Но что же это? И ее обтянутая белой перчаткой ручка указывает туда же… Г-жа Левенборг хочет спросить объяснения, ее глаза вопросительно устремлены на лицо красавицы, и та, словно поняв этот немой вопрос, улыбаясь, кивает ей головой… И снова все заволакивается туманом. На этот раз из него выступает фигура Эрика Левенборга, мужа красавицы, изнеженного петиметра французского двора. Он является таким же, как на портрете: в голубом, шитом каменьями, камзоле. Его утопающая в кружевах рука небрежно-грациозным движением также указывает по направлению к бюро… Страх г-жи Левенборг прошел, она успела освоиться с этими странными явлениями иного мира. Но это уже последнее. Бледное, озарявшее залу сияние меркнет, отдаленные звуки пения стихают, и портреты предков по-прежнему висят в своих рамах, освещенные красноватых отблеском догорающих углей в камине…

Что это было? Неужели — сон? Но он был так жив, так осязателен. Почему все они указывали ей на бюро? Какая тайна скрывается в нем?

Странная, невероятная и, вместе с тем, переходящая в уверенность мысль заставила г-жу Левенборг с живостью подняться с места. Она зажгла свечу и, подойдя к бюро, принялась осматривать, один за другим, все его ящики и отделения, с лихорадочной торопливостью разбрасывая фамильные бумаги и письма. Она внимательно осматривала дно каждого ящика, надеясь найти пружину, открывающую секретное отделение, но напрасно! Руки ее дрожали, на лице проступил пот… Неужели видение обмануло ее? Не было ли оно галлюцинацией? Может быть, горе помрачило ее рассудок…

Неосмотренным оставалось только большое отделение, в глубине которого было вставлено почерневшее от времени зеркало, окруженное орнаментами из яшмы и перламутра в виде листьев и цветов. Некоторые куски уже вывалились; г-жа Левенборг постучала в рамку и вздрогнула. Ей послышался глухой звук! Взяв молоток, она принялась стучать еще сильнее, рискуя разбить зеркало. Глухой звук повторился, и ей показалось даже, что внутри что-то звякнуло.