Гибель отложим на завтра. Дилогия - [236]

— Прости, мой Элимер. Я знаю, я заставила тебя беспокоиться. Я должна была сказать тебе заранее, но боялась, ты меня не отпустишь. Прости, давай я все тебе расскажу…

Но он будто бы не услышал ее слов и продолжил свою речь все тем же угрожающим тоном:

— Где же ты бродила, айсадка моя? Или уже не моя? Или не только моя?

— Прекрати, Элимер! Успокойся. Давай мы поговорим позже, когда ты успокоишься. А сейчас я уйду, ты и впрямь меня пугаешь.

Она уже развернулась, но голос ее остановил, заставив медленно обернуться.

— Ты не уйдешь! Я не позволяю, — процедил он незнакомым голосом, подошел вплотную и провел пальцами по ее шее почти нежно, почти ласково. У Шейры получилось не вздрогнуть, не отшатнуться и выдержать взгляд. В ответ на это Элимер недобро засмеялся:

— Я всегда поражался силе твоей воли. Но с моей она не сравнится. Ты не уйдешь, пока я не разрешу. И ты подчинишься, ты ответишь на мои вопросы, пока я не решу, что услышал достаточно. Это приказ.

— Если это успокоит твое безумие, — бросила она с усмешкой, хотя на самом деле ей было вовсе не до смеха, — то так уж и быть, я отвечу.

— Как мастерски ты скрываешь свой страх. Я в восхищении. Не зря именно тебя я сделал кханне. С кем ты была?

— Тебе ведь уже известно это, разве нет? С Тйерэ-Кхайе.

— Одна с ним?

— Да.

— Ночью в степи?

— В лесу.

— В лесу… Место не имеет значения. Я запретил тебе уходить одной. Ты ослушалась. Ты солгала мне.

— Да.

— И ты так просто об этом говоришь? — послышалось еле сдерживаемое бешенство, которое несложно было угадать за сталью голоса. — И не пытаешься оправдаться. Как ты посмела?

— Мне нужно было поговорить с соплеменником. Наедине.

— Поговорить?

— Да.

— И больше ничего?

— Да.

— Почему я должен верить?

— Можешь не верить.

— Нет, так не пойдет, — прорычал он. — Отвечай на вопрос. Почемуя должен верить? Или мне приказать своим людям нагнать этого твоего Тйерэ-Кхайе и заставить говорить его? Может, он поведает мне больше? Как знать, не услышу ли я от него, что моя жена потаскуха?

— Как смеешь ты говорить со мной так?! Я не рабыня твоя.

— Нет. Пока. Но в моей власти это исправить.

Вот теперь Шейра не выдержала, она зажала ладонями уши, чтобы не слышать этого глухого голоса, она завизжала:

— Прекрати! Прекрати! Прекрати! Я не узнаю тебя! Это не ты! Перестань!

Элимер стоял и холодно ждал, пока она успокоится.

— Отвечай. Я жду.

— Что я могу тебе ответить? — уже не стараясь сдержать своих эмоций, воскликнула айсадка. — Что?! Либо ты веришь мне, либо нет! Мы говорили, а потом началась гроза, и я не рискнула возвращаться обратно. Как только она закончилась, я приехала.

— Почему наедине? — прошипел кхан.

— Тебе не понять! — выплеснула девушка. — У тебя нет друзей. Только подданные! Тебе не понять, почему с друзьями, особенно после долгой разлуки, говорят наедине.

— Или с любовниками?

После этой фразы Шейра сдалась окончательно и, уже ни на что не рассчитывая, прошептала:

— Ты чудовище. Злобное чудовище. Ты всегда таким был, зря я решила не обращать на это внимания.

— Не смей, дикарка, иначе я заставлю тебя пожалеть о твоих словах. Я заставлю тебя на коленях вымаливать прощение, даже если для этого мне придется воспользоваться плетью! Я заставлю.

— Заставь! — Шейра вскинула голову, неуловимо подавшись вперед. — Давай, заставь же! Как свою Зарину, или как мятежников, как всех остальных, кто смел тебе перечить! Я проклинаю тот день, когда поверила твоим словам, твоим обещаниям никогда не причинять мне боли!

Последняя фраза отрезвила Элимера, он непроизвольно отшатнулся назад, и Шейра, разглядев в его лице смятение, воспользовалась заминкой и попыталась сбежать. Сбежать от мужа, который вдруг обернулся к ней ликом зверя. Но не успела, он схватил ее за плечи, разворачивая к себе.

— Я не знаю, что со мной, — быстро-быстро заговорил он, — я просто ревновал, как любой мужчина на моем месте. И поэтому, только поэтому… В последнее время я сам себя боюсь. Я все чаще вижу людской страх, и он меня пьянит, пьянит зверя во мне. Помоги мне. Только ты сможешь…

С этими словами он отстранился от Шейры, прошелся в угол помещения и снова обратился к ней.

— Эта постоянная боль, эти мысли о брате сводят меня с ума. Мне кажется, я уже сошел с ума.

— Мне тоже, — пробормотала Шейра.

— Не уходи! — воскликнул он, увидев, как жена разворачивается к двери. — Только не сейчас! Прости мне эти злые угрозы. Я никогда не осуществил их, ведь ты знаешь. У меня никого нет кроме тебя и сына. Пожалуйста.

Он снова метнулся к ней, прижал к себе, прошептал:

— Просто ты слишком дорога мне.

— И ты мне, Элимер. Но ты болен своей войной. Я бы очень хотела помочь, но не знаю как. Порою мне даже страшно быть возле тебя, — она высвободилась из объятий. — Я уйду к себе. Я лягу спать. Пусть наступит новый день. Завтра. Пусть придет рассвет, и ты снова станешь моим Элимером, моим кханом, и я перестану тебя бояться.

Он не стал ее удерживать, и когда она ушла, так и остался, потерянный, стоять посреди комнаты, размышляя о том, откуда появились в нем эти неконтролируемые вспышки ярости, которые, он заметил, прорывались все чаще и чаще.

Наконец, уже под утро, он смог уснуть. Но сон не даровал ему спокойствия, потому что в нем он вновь увидел свои потаенные страхи.