Гибель отложим на завтра. Дилогия - [235]

— Аданэй, — произнесла она слабым голосом, когда жрицы покинули комнату. — Аданэй, я так боялась. Почему тебя так долго не было? Я боялась, что ты разозлился на меня и решил оставить. Навсегда. Мой бог, я боялась, ты покинул меня…

— Разве в силах я тебя оставить? — отвечал он, улыбаясь и при этом ощущая жгучий стыд за свое пренебрежение ей в последнее время. — Я к тебе словно цепями прикован. Я как тот ребенок, который сбегает из дома, обидевшись на родителей, но возвращается, стоит проголодаться или замерзнуть. Ты ведь никогда меня не отпустишь, ведьма.

Она тихонько улыбнулась в ответ:

— Не отпущу. Не теперь. И никогда.

Аданэй ничего не ответил, только провел рукой по ее волосам. Он все еще не верил до конца, что ребенок — его. Да и разве возможно определить по новорожденному, на кого тот похож?

— Чем же ты привязала меня к себе? — рассеянно спросил он и почему-то перевел взгляд на окно, занавешенное шторами. Когда Аззира не ответила, он снова посмотрел на нее, но обнаружил, что глаза ее закрылись, и она крепко уснула. Тогда он еще раз пригладил ее волосы и тихо вышел. Сразу после этого в покои зашла жрица, чтобы не оставлять царицу одну без присмотра.

* * *

На девочку Аданэю позволили взглянуть лишь спустя неделю после окончания незнакомых ему обрядов. И стоило ему увидеть младенца, как последние сомнения в собственном отцовстве пропали. Аззира не врала. На Аданэя смотрели серые глаза, огромные на крошечном личике, на которое спадали довольно длинные пряди волос цвета льна.

— Ты моя дочь, — прошептал Аданэй, понимая, что у черноволосой Аззиры не мог родиться светловолосый ребенок, если бы не могучая кровь элайету в жилах отца. — Моя царевна…

— Эй! — рассмеялся он, поднимая ее на руки. — Да ты вырастешь настоящей красавицей! Вся в отца.

Дочь молчала. Он держал ее на вытянутых руках, но она молчала, не надрывалась в плаче, как это обычно делают новорожденные. И своими большими глазами смотрела не рассеянным взглядом младенца, а как будто внимательным — взрослого. Аданэю стало не по себе.

— И в мать тоже…. — пробормотал и вернул ее в колыбель.

Однако долго еще сидел рядом и смотрел на нее. Рождение дочери что-то перевернуло в сознании.

«Ты та нить, — думал он, — которая отныне и навсегда связывает меня с Илирином. Именно ты, а не Аззира и не трон. Ты — крошечное, маленькое существо, даже не сознающее себя, подарила мне больше, чем твоя мать. Ты подарила мне дом. Благодаря тебе я обрел родину. Только теперь Илирин перестал казаться чужим. Только теперь это царство из средства для свержения Элимера превратилось в мою землю, мой край, за который я должен и стану драться».

Сзади неслышно подошла Аззира и заглянула ему через плечо, тоже посмотрев на девочку. Аданэй обернулся и, даже не пытаясь сдержать радости, обнял Аззиру за талию и закружил с ней по зале.

— Родная, мы должны быть счастливы! — кричал он как когда-то на заре своего правления. — Мы цари, мы молоды, и у нас есть наследница. То, что останется после нас!

— Я всегда поражалась, — безлико отвечала Аззира, — как мужчины гордятся рождением детей! Можно подумать, они приложили к их появлению хоть какое-то усилие.

Аданэй пребывал в слишком хорошем настроении, а потому нисколько не обиделся на ее слова, даже не обратил на них внимания.

— Какое дадим ей имя? — спросил он.

Аззира только пожала плечами, и у Аданэя возникло ощущение, будто она совсем не разделяла его счастливого возбуждения. Впрочем, сейчас она — рыба. Уже давно пора привыкнуть, что задавать Аззире вопросы, равно как и любить ее, лучше всего вечером и ночью.

— Назовем ее… — он задумался. — Ильярна.

— Зачем? — снова пожала плечами Аззира.

— Тебе не нравится?

— Нет, почему же, нравится. Илльярна. Пусть будет Илльярна, какая разница.

И она медлительно, с застывшим ликом, удалилась.

Зверь, прорвавшийся наружу, становится опасен даже для себя

Лицо кхана угрожающе темнело в глубине покоев. Сверкающие глаза, пронизывающий насквозь бешеный взгляд, напряженная поза — все это придавало ему сходство с оголодавшим хищником.

— Ты рано проснулся, Элимер, — произнесла Шейра, стараясь не выдать интонацией охватившую ее внутреннюю дрожь. — Еще даже не рассвело.

— Я не спал, — его охриплый голос отдаленно напомнил рык. Шейра невольно поежилась. Она уже успела забыть, каким видели мужа его враги. Эта злая жестокая воля придавливала, обездвиживала, сжимала в тиски. И человек, словно муха в паутину, попадал в тенета собственного страха. Невозможно было оторвать взгляда от этих сжигающих одновременно льдом и жаром глаз. Не поддавалась описанию эта беспощадная, неодолимая власть страшного зверя, уверенного, что все падут ниц в ужасе пред его ликом. Шейра судорожно сглотнула. Она понимала — в этот раз его ярость направлена на нее. И догадывалась почему. Но она — айсадка, она не позволит превратить себя в дрожащее ничтожество.

— Что с тобой, Элимер? — спросила она почти твердо. — Ты меня пугаешь.

— Пугаю? — губы его расползлись в жуткой ухмылке, и он медленно, неторопливо, словно понимая, что жертве все равно не спастись, приблизился к ней тем самым обманчиво мягким шагом хищника. — Пугаю, значит… Это хорошо, что пугаю. Ты должна бояться. Где ты была?