Гибель отложим на завтра. Дилогия - [233]

— Какой смысл стоять у статуи и пялиться на нее часами? — услышал Аданэй бесцветный голос за спиной. Обернулся — на него смотрели пустые глаза Аззиры, которая днем, как всегда, походила на покойницу.

— Смысла, пожалуй, и впрямь немного, — прошептал он. — Но что еще мне остается?

— То же, что и раньше.

— Раньше он был жив. А сейчас — мертв.

— И что? Мало ли рабов умирает?

— Это для тебя он раб, а мне он был другом.

— Ну и что?

— И это я виноват в его смерти!

— Ну и что?

— Ты что, правда, не понимаешь?! — повысил Аданэй голос. — Вильдерин для меня не просто раб! Он был мне дорог! Но сейчас он мертв, я убил его. И еще твоя мамаша, которая как-то очень вовремя убралась в Якидис. Наверное, почувствовала неладное!

— Так ты кого жалеешь — его или себя?

Аданэй потрясенно умолк. Неужели все готовы видеть в нем существо, озабоченное только собственным благополучием? А может, это не так уж и далеко от истины?

Аззира продолжила:

— Себя, конечно. Потому что твоего друга-раба жалеть ни к чему. Жизнь куда хуже смерти.

— Его тело бросили на съедение псам, — прорычал он. — Ты можешь себе это представить? Можешь?! Откуда в тебе эта бесчувственность?!

— А какая разница, что после смерти делается с телом?

— А если бы это был Шлееп?

— Я бы умерла с ним вместе, а не разыгрывала траурное представление.

— По-твоему, я играю?

— Перед самим собой. Как всегда.

— Сука! — выпалил он.

Аззира только пожала плечами в ответ на оскорбление, которое ее никогда не трогало.

— Я действительно не понимаю, о чем ты переживаешь. Ему повезло. Я бы тоже хотела умереть.

— Но почему-то до сих пор жива, — едко уронил Аданэй.

— К сожалению. Я не могу сейчас умереть.

— Лицемерка!

— Я никогда не лицемерю, мой бог. Всегда говорю правду, поэтому ты злишься. Я говорю, что тебе жалко себя. И я говорю, что не так уж плохо уйти из этого мира в мир теней. Но у меня не получается.

— Погоди отчаиваться, — выплюнул Аданэй, — может, умрешь родами! — и отправился прочь, услышав, как она равнодушно пробормотала ему вслед:

— Может быть. Но я сомневаюсь.

После этого разговора Аданэй, предупредив только советников, вновь отбыл из Эртины в один из загородных домов. Там, среди деревьев, вдали от дворцовой суеты, хотел он прийти в себя, успокоить расшатанные нервы. И ему это почти удалось. Вот только надолго он там не задержался: царь не мог позволить себе выпасть из жизни страны. Кроме того, он понимал, что не найдет в себе ни сил, ни желания навсегда отойти от суматошной изорванной жизни столицы и забыть о двуличных пафосных дворцах.

Равно как не сумеет позабыть и Аззиру. Как судьбы своей не миновать, так не убежать и ему от этой зеленоглазой ведьмы, хоть душу рви, а не убежать. Несмотря на всю злость, которую жена зачастую вызывала в нем словами или поступками, несмотря на то, что периодически он чувствовал смутный порыв убить ее — несмотря на все это, — ее образ, глаза и сластолюбивая улыбка не отпускали. Перед внутренним взором стояло вожделенное тело и взгляд, обещавший бездну наслаждений и муки, пронизывающий насквозь, сдирающий все покровы, заглядывающий в такие глубины души, которые даже ему самому казались далекими неизведанными островками, поглощенными мраком.

Они недобро расстались перед его отъездом в загородное имение. Но разве могло быть иначе? Редко выпадал хотя бы один день в их череде, чтобы женщина хоть чем-то не вывела его из себя. Неизвестно, что он рассчитывал услышать от Аззиры. Слова поддержки? Понимания? Сочувствия? В любом случае, ни того, ни другого, ни третьего он не услышал.

«Ты моя болезнь, — обратился Аданэй к ее образу. — От тебя нет лекарства. Ты — огонь для мотылька. Ты — глоток вина для пьяницы. Проклятая!»

* * *

Обратно к царскому дворцу удалось подобраться незамеченным — Аданэй не хотел торжественных встреч. Их и не было: никто не ожидал его возвращения именно в этот день и час. Потому вместо напыщенных приветствий, он встретился с потрясенными возгласами и любопытными взглядами.

Аданэй шел по коридорам в свои покои, приветствуя по пути людей, которые смотрели на него очень странно: в их глазах интерес мешался с ожиданием, будто они хотели его реакции на какое-то событие. До своих палат он добраться не успел, потому что к нему, разъяренная, подлетела Гиллара, ухватила под локоть и затащила в первую попавшуюся комнату.

— Почему ты так долго не возвращался? — прошипела она. — Я боялась, что с тобой что-то случилось! Не для этого мы с несчастным Ниррасом помогали тебе стать царем!

— И не для этого избавлялись от Вильдерина. Так, Гиллара? — злобно выдал Аданэй. На секунду в лице женщины отразилось замешательство, но только на секунду, ибо тут же она всплеснула руками:

— Неужели ты думаешь, я стану обсуждать с тобой какого-то раба, когда моя дочь рожает!

— Он не какой-то раб… — и осекся, потому что до него вдруг дошел смысл ее слов. — Что?! — теперь Аданэй понял, отчего люди так странно на него косились.

— Она уже больше суток разродиться не может, даже чары жриц не помогают. Они говорят, что… — Гиллара прижала ладошку ко рту и всхлипнула. — Что бедра у нее слишком узкие. Если все продолжится так же, она может умереть!