Гибель отложим на завтра. Дилогия - [231]

«Ты ничтожество, Элимер, ничтожество!»

Кхан яростно взвыл, а в следующий миг его кулак врезался в зеркало, в то место, где ухмылялся ненавистный лик. Единственное во всем замке стеклянное зеркало, привезенное из-за моря, единственное, которое можно было разбить, оказалось разбито. Противно звякнув, оно разлетелось на десятки сверкающих осколков. Элимер взглянул на окровавленную руку и, оскалившись, сжал ее в кулак, отчего кровь закапала еще чаще. Капли ее падали, окрашивая пол и осколки, в которых кхану по-прежнему чудился надрывающийся в хохоте призрак брата.

«Голова! Проклятие, голова! Снова боль!»

Он провел пальцами изрезанной руки по лицу, оставляя кровавые разводы, словно пытался стянуть маску боли. Элимер уже не отдавал себе отчета в том, что делал. Взбешенно, всей мощью он набросился на неповинные осколки умерщвленного зеркала, топча их ногами, ожесточенно, иступлено, как будто надеялся таким образом убить брата.

Когда Элимер выдохся, то рухнул на пол, зажав голову между руками. Сколько прошло после этого времени, он не знал, но подозревал, что не один час, ибо, очнувшись, обнаружил, что сумерки проглотили помещение. Двуликий Ханке! Из-за бредового видения он потерял почти целый день! День, за который мог бы успеть многое.

Порезы на руке жгло, но кровь запеклась и уже не растекалась по пальцам. Осмотрев ее еще раз, Элимер поморщился, вытащил засевшее в ней стекло, вновь разбередив порезы, и позвал слуг. Те испуганно оглядели царящий вокруг беспорядок, но задавать вопросы не посмели, молча собирая с пола осколки и оттирая кровь. Элимер, не двигаясь, сидел в кресле и безучастно наблюдал за их действиями.

* * *

Шейра приблизилась к платану, соскочила с коня и опустилась на землю напротив неподвижно сидящего Тйерэ-Кхайе. Воин заговорил первым.

— Шейра-Сину, ты жива! Все полагали, ты погибла, и о гибели твоей сложили песни.

— Песни можно перепеть, — неопределенно ответила девушка. О, каким удовольствием было говорить на родном языке: — Я жива.

— Я вижу. Но как? И почему ты в одежде шакалов? На пленницу ты не похожа.

— Я не в плену.

— Тогда почему ты здесь? Почему не вернулась к своему роду? Почему живешь в шакальем логове? — Тйерэ-Кхайе говорил напряженно. Должно быть, подозревал ее в предательстве, чего она и опасалась изначально.

— Я полагала, что вам известна моя судьба. Но теперь вижу — ошибалась. Неужели мои братья и сестры ни разу не задумались, с чего это вдруг Темный Вождь вернул Горы Духов и запретил поселенцам не заходить в леса?

Тйерэ-Кхайе молчал, ожидая продолжения. И Шейра продолжила.

— Помнишь пророчество? Коршун падет перед Белой Кошкой?

— Его все помнят.

— Так оно вроде как сбылось…

— Как? Ведь нас разгромили, уничтожили.

— Наверное, вожди неправильно поняли знаки. Я стала женой Темного Вождя…

— Ты?! — Тйерэ-Кхайе утратил хладнокровие. — Ты — наша сестра! Как ты могла?! Чтобы айсадка с шакалом? Я не верю!

— Так…вышло, — Шейра отвернулась, закусив губу. — Зато… мой народ получил за это Горы.

Тйерэ-Кхайе замолчал, что-то обдумывая. Потом заговорил снова, уже гораздо спокойнее:

— Значит, ты пожертвовала собой ради нас? Ради рода? Если так… Эту страшную жертву воспоют в веках, несчастная сестра моя!

Она не ответила, воин умолк тоже, изучая взглядом землю. Потом снова посмотрел ей в глаза и прошептал:

— Ты — наша сестра — ради нас отдалась шакалу. Да обрушится на нас гнев духов, если мы тебя не спасем!

Шейра могла бы удержаться от ответа, но не стала. Неважно, как поведет себя Тйерэ-Кхайе после ее объяснений, даже если плюнет в ее сторону — пусть! Лучше так, чем лгать ему, лгать сородичу.

— Тйерэ-Кхайе, разве я кажусь несчастной, чтобы меня спасать?

— А разве ты… счастлива? — удивился воин и нахмурился.

— Да. Меня не нужно спасать. Он — не шакал, он — Элимер, он — мой муж, мой Кхан и отец моего сына.

— Сына… — бездумно вторил мужчина. Теперь он понял слова вождя об айсадской крови. — Значит, это сын держит тебя здесь? Но мы попытаемся и его спасти от шакала.

— Ты что, не слушал меня? — ощерилась айсадка. — Элимер — не шакал. Никогда, никогда не называй его так!

— Почему ты его защищаешь?

— Он — мой мужчина. Я люблю его! — ну все, слова сказаны. Теперь Тйерэ-Кхайе имеет полное право смерить ее презрительным взглядом, сказать, что она ему более не сестра, развернуться и уйти.

Но он ничего такого не сделал. Повисла тишина, собеседники не смотрели друг на друга, пока воин не прошептал:

— Как можешь ты, Шейра-Сину? Ведь он стольких наших убил… И детей…

— Я тоже так думала. Раньше. Но теперь… Разве он не вернул пленным свободу? И разве не мы сами полезли в ту войну, разве не мы дали детям оружие? Их крики до сих пор звучат во мне, только виню я теперь за них себя, а не темных людей. Тогда я была слишком молода, слишком глупа, я слишком доверяла мудрости вождей.

— И ты не вернешься в родные земли, Белая Кошка?

— Я уже не та, что прежде, — протянула девушка. — Я скучаю по нашему роду, всегда буду скучать, но дом мой теперь здесь, в Отерхейне. Вы можете проклясть меня, но…

Тйерэ-Кхайе оборвал ее:

— За твою странную любовь к темному человеку ты будешь держать ответ перед предками, в краю вечной охоты. Но здесь, сейчас, ты чиста перед родом, ведь ты вернула нам Горы. Никто не посмеет проклинать тебя.