Гибель и воскрешение разведчика - [10]

Генералы не сомневались в том, что Доронин сбежал от кары. Понимали они и то, что кара была бы несправедливой. Наряду с этим тяжело было сознавать – именно они, Федин и Матвеев, обязаны отдать Доронина под суд.

Широко известна лукавая фраза, в которой в зависимости от перестановки запятой смысл обретает полную противоположность: «Казнить, нельзя помиловать», «Казнить нельзя, помиловать». Федин и Матвеев, размышляя о Доронине, в глубине души тайно искали такую вот запятую в деле капитана, им хотелось как-нибудь помочь боевому разведчику, которого они оба высоко ценили за его смелость, дерзкую находчивость при выполнении заданий, три ордена Красного Знамени кого угодно заставят уважать их обладателя.

В русской армии с давних времен среди офицеров поддерживалось традиционное чувство боевого товарищества и взаимной выручки, и была эта традиция иногда не в унисон с официальными инструкциями и даже законами.

– Да, вина Доронина очевидна. Но все же, защищая слепых женщин, он поступил благородно, – сказал Матвеев.

Федин помолчал и с некоторой хитринкой молвил:

– А может быть, и мы по отношению к нему поступим благородно?

– Что вы имеете в виду?

– Не будем зачислять его в изменники. Фактически он пропавший без вести. Ни один разведчик во время следствия не сказал, что Доронин ушел с немцами. Все они говорили: не знают, куда делся капитан. Может быть, его один из снарядов разорвал на мелкие части. Как хозяина пансиона Гриватова. После прямого попадания снаряда остались от него окровавленные обрывки одежды. Могло такое произойти с Дорониным?

Матвеев согласился:

– Могло. Хотя какие-то останки должны быть. И мы их при погребении обязаны положить в братскую могилу и на памятник занести его фамилию.

Федин возразил:

– Останков нет. Не нашли. Не обнаружили. И вообще, может быть, он живой, куда-то отлучился, например, по большой нужде. Дом был разрушен, туалета нет. Вот он и пошел в дальний угол парка, а там его «зеленые братья» захватили, пришли узнать, что за пальба идет, не сопротивляются ли здесь их боевые «соратники». Могло случиться такое? – И сам подтвердил: – Могло. Он живой, а мы его в перебежчики или покойники зачисляем.

Матвеев поддержал:

– Да, юридически можно его считать без вести пропавшим.

– Тогда и мать Доронина не пострадает. Без вести пропавший – это обычная категория потерь в военное время. И у нас есть все основания считать его таковым. Насчет того, что он ушел с немцами, нет улик. Это догадки тех, кто в том бою не был. В том числе и наши с тобой. А разведчики его роты ни один не высказал подозрения, что Доронин ушел с немцами. Давай, Григорий Ильич, не станем официально поддерживать и фиксировать версию об уходе с немцами. Нет у нас на то доказательств. Реально нам ничего неизвестно, значит – пропал без вести.

Генералы были довольны тем, что нашли хорошее разрешение возникшей проблемы, нашли «запятую», сумели избавить боевого офицера от позора.

Федин сказал:

– Я дам указание кадровикам, чтобы они сообщили в военкомат, где призывался Доронин, и его матери, что он пропал без вести. А вы, Григорий Ильич, в политдонесении укажите такую же формулировку.

Матвеев согласно кивнул. Они чокнулись рюмочками с коньяком, выпили, посмаковали, закусывая сырком, и, пожелав друг другу спокойной ночи, отправились каждый в свой особняк. Теперь они жили не в блиндажах, а поселились в прибрежных коттеджах, благо выбор здесь, на курортном побережье Балтийского моря, был обширный.

Заснули они здоровым, спокойным сном, как спят люди с чистой совестью и сознанием выполненного долга.

* * *

Генерал Матвеев (это входило в его служебные обязанности) приказал всех погибших при этом происшествии разведчиков, танкистов, девочек, Гриватова, баронессу Зоронсен, Марту и безымянного немца похоронить в одной братской могиле.

В роскошном парке на месте круглой клумбы с цветами вырос большой курган, на который перенесли дерн и цветы с прежней клумбы. Хоронили с почестями: говорили речи, оркестр играл траурные мелодии, прозвучал прощальный салют из автоматов.

Сержант Чирков вместе с другими во время погребения бросил в могилу горсть земли, которую оставил для этого любимый командир – капитан Доронин.

На самой вершине холма водрузили массивный деревянный крест, сделанный местными литовскими мастерами по заказу графини Боборыкиной. Ниже креста, на склоне холма, командование установило деревянную пирамиду с красной звездой. Ее тоже сделали местные мастера. На боках пирамиды написали имена погибших разведчиков, танкистов, Гриватова, баронессы, Марты. У немца документов не обнаружили, их забрали его соратники. В самом низу могилы белел березовый крестик, его поставили разведчики после официальных похорон. Они вспоминали добром Фрица, он помог им в трудную минуту.

Графиня Боборыкина с бледным лицом долго молилась у братской могилы, в завершение осенила ее широким крестом и, ни к кому не обращаясь, со вздохом промолвила:

– Упокой их души, Господи… – помолчала и добавила: – Се ля ви… – Графиня изучила французский язык и говорила на нем еще до революции.

Но, видно, не суждено было расстаться двум капитанам по-хорошему. Когда они, прощаясь, пожимали руки, к ним подошли остатки роты. Впереди – ефрейтор Гольдберг, который стрелял «фаустами» по нашим танкам. Он явно был за вожака, сказал сухо: