Гессенская волчица - [32]

Очень умная, властная и предусмотрительная женщина, она была довольно амбициозна. Когда юная гессенская принцесса Алиса только прибыла в Россию, Великая Княгиня пожелала стать наперсницею и опекуншею будущей Императрицы. Но настырные попытки Марии Павловны приблизиться к невесте Цесаревича оказались тщетными. Получив холодный и решительный отпор, Великая Княгиня, которая позволяла себе соперничать даже с Марией Фёдоровной, не сдалась и не остановилась, а принялась вести незримую женскую войну. Благодаря чему на первых же порах Александра Фёдоровна имела против себя двор Марии Фёдоровны и могущественный двор Марии Павловны, к которому примыкало все петербургское общество.

– За что они меня так ненавидят? – спросила Аликс. – За что? Видит Бог, я не сделал никому из них ничего плохого.

Елизавета Фёдоровна, которая прожила в России уже двенадцать лет, давно понявшая сущность великокняжеских интриг, не знала, как объяснить сестре причины, из-за которых её не воспринимали в обществе.

– Понимаешь, Аликс, – сказала она, – ты ещё слишком мало живёшь в России и не знаешь здешнее общество. И ты не предпринимаешь ничего, чтобы понравиться. Мы не в Гессене и не в Виндзоре. В России ты пока чужая. И тебе придётся ещё немало сделать для того, чтобы стать русской царицей, чтобы тебя принял народ.

– Я знаю это, но… Но ведь всему есть предел! Они уже договорились до того, что я – причина всех несчастий, свалившихся на голову династии. Они говорят, что я въехала в Россию за гробом Государя Александра Третьего, и что из-за меня погиб бедный Ники.

– Я слышала, что Мария Павловна обращалась к тебе по поводу судьбы какого-то Шапиро⁷⁷ и у вас вышла размолвка.

– Да, Элла, она прислала мне записку с просьбой сделать для этого

еврея исключение и позволить ему остаться жить в Петербурге. Только потому, что у него фотомастерская на углу Невского и Большой Морской. И ещё он, якобы, пишет какие-то стихи.

– И что ты ей ответила? – спросила сестра.

– Я ответила ей запиской, чтобы она обращалась к петербургскому генерал-губернатору.

Елизавета Фёдоровна сдержанно улыбнулась.

– Ты же знаешь моего Сержа, Аликс… Он никогда не будет делать поблажек для евреев. А Михень сразу же помчалась в Аничков к твоей свекрови…

– Я устала от интриг, Элла. От этого лицемерия. Только теперь я чувствую себя свободно. Рядом со мною ты и Серж. Я могу положиться на графа Игнатьева, на Иллариона Ивановича. Ты ведь знаешь, какие подлые люди окружали моего Ники. Русского царя отовсюду окружали лицемерие и лживость. Почти не было никого, кто мог бы быть его действительной опорой. Я и сейчас чувствую, что очень мало тех, кто действительно выполняет свои обязанности ради России. Всё по-прежнему делается ради личных выгод, и повсюду интриги, и всегда только интриги…

Элла медленно встала из кресла, подошла к окну. Посмотрела на сестру, мило улыбнувшись, и ответила:

– Ты не права, милая моя. Поверь, я знаю из опыта, как неописуемо любезны и преданны могут быть здешние люди. Никогда не падай духом. Да, пару упрямцев нельзя переделать, но тогда лучше просто промолчи, когда все поднимают шум. Улыбайся, улыбайся, пока не заболят губы, думая о том, что другие унесут счастливое впечатление, и если они хоть однажды узнают твою улыбку, они никогда её больше не забудут. Помни, что главное – это первое впечатление. Подумай о милой улыбке тётушки Аликс,⁷⁸ которой она издавна славится. Подумай об улыбке твоей свекрови. Мария Фёдоровна умеет улыбаться, умеет заставить всех любить себя.

– И умеет заставить всех окружающих ненавидеть меня, – грустно отозвалась Аликс. – В этом моей свекрови нет равных. Я дико устала, Элла! Дико! Если бы не моя беременность, я бы просто ушла в монастырь, покинув этот свет ненависти и злословия… Чтобы там, в уеди-

нении, молиться за спасении души, молиться за моего Ники…

– Не смей даже думать об этом! Выброси из головы негодные мысли! Ты – русская царица, и ты не смеешь вот так уйти и оставить Россию на произвол судьбы. Каждый из нас обязан стойко нести свой крест. Поверь мне, что весь мир говорит о твоей красоте и твоём уме, теперь же покажи им твоё сердце, которое русские хотят  почувствовать и увидеть в твоих глазах! Русский народ обязательно полюбит тебя…

– Что-то подобное мне уже писала бабушка Виктория, – сказала Аликс. – Она писала, что царствует сорок лет в стране, которую знает с детства, и каждый день она задумывается над вопросом, как сохранить привязанность подданных. А мне, якобы, придётся завоёвывать любовь и уважение совсем чужих людей.

– Что же ты ответила нашей милой бабушке?

– Что Россия – не Англия. И что царь не должен завоёвывать любви народа. Разве народ не боготворит царей? Что же до петербургского света, уверена, что это такая величина, которой вполне можно пренебречь. Мнение этих людей не имеет никакого значения для меня. Я давно поняла, что их природная черта – зубоскальство, с которым так же тщетно бороться, как бессмысленно с ним считаться.

Элла внимательно слушала сестру и в душе удивлялась её детской наивности и непосредственности. В голове Великой Княгини промелькнула мысль: «Бедная девочка, она так же застенчива, как самолюбива, и голова её сильно кружится от сознания неслыханной высоты, на которую она вознеслась. Это головокружение заставляет её преувеличивать очень многие вещи, в том числе и мнение о любви русского народа к царю.»