Гэсэр - [30]

Время схватки четвертой пришло.

Попирая прах тяжело,

С мощной грудью, с широкой спиной —

Выступает безумец земной.

Хан Сажгай слова произносит:

«Кто борца — безумца земного

Одолеет и наземь бросит,

Станет мне вместо сына родного,

Зятем вступит в ханский дворец!»

Вышли двое: Нюсата-малец

И земной безумец борец,

То дерутся, как лоси рогатые,

То бодаются, как быки,

То как соколы реют пернатые,

То взмывают, как ястребки.

Им друг друга нравится мучить!

На верблюда обоих навьючить,—

Одинаковым будет их вес,

На коня посадить их вдвоем,

Перевеса ни в ком не найдем!

Верх берет над безумцем Нюсата,—

У врага, видно, сил маловато!

Бьется сердце, что серо-пестро,

Гнется маленькое ребро.

Как Нюсату назад оттолкнет,

Так на землю бессильно присядет,

Как потянет Нюсату вперед,—

Упадет, а с малым не сладит.

То, как войлок-кошма, свернется,

То, как старый потник, согнется,

То на травку ляжет, как тень,

То веревкой длинной завьется,

То растянется, как ремень!

Великан-безумец Нюсату

Хочет крепко схватить за кушак,

Не найдет местечка никак.

Хочет воин прижаться к скале —

Нет опоры ему на земле.

Крепче схватит — ему же хуже:

Нет возможности устоять,

А сожмет Нюсату потуже,—

Ослабев, отпустит опять.

Не слабеет Нюсата в боренье,

Не слабеет в тяжелой схватке.

Он безумца берет под колени,

Он безумца хватает за пятки,

Покрутив непомерного слева,

Он его о каждое древо

Ударяет в левой тайге,

А потом, покрутив его справа,

Силача безумного нрава

Он кидает к правой тайге.

Две тайги превратились в корчевья,

Повалились сухие деревья,

Подкосились сырые деревья,

Будто грозный лесоповал

Все растущее с прахом сравнял!

Гневом-яростью клокоча,

Малышок того силача

В три вогнал подпочвенных слоя, —

Где безумца бахвальство былое?

В прах глубокий ушел он глухо,

Лишь два пальца торчат и два уха!

Этим делом обеспокоены,

Прибежали ханские воины,

Кто с лопатою, кто с копьем,

Говоря: «Если станет зятем

Этот малый с умом-понятьем,

То помощника в нем найдем!»

Поднатужились сообща

Да и выкопали с трудом

Сумасшедшего силача.

А Нюсата за руку правую

Взял девицу Урмай-Гохон,

И к тому, кто владел державою,

Подошел и промолвил он:

«Трижды я победил в состязанье,—

Подтвердите свое указанье!»

Но Сажгай отвратил свой взор,—

Не был он расположен к Нюсате:

О таком ли мечтал он зяте!

Он четвертый придумал спор:

«Тот, чей конь прибежит всех быстрей,

Станет мужем дочки моей!»

Выступает, к скачкам готовый,

Ханский конь, тонконогий, соловый:

Воин хана у всех на виду

Вывел резвого на поводу,

А скакун — словно быстрый плясун:

Давит воина хана скакун!

Скаковые кони готовятся

Мчаться-гнаться во весь опор.

С десяти побегут они гор,

Побегут — и не остановятся!

Вот сокрылись они вдалеке,

И тогда, с расстоянья трех дней,

Соплячок на худом лончаке

Догоняет отборных коней.

Позади половина дороги,—

Показался Хара-Зутана

Черноцветный конь быстроногий,

И летят, его обгоняя,

Конь соловый хана Сажгая,

Сына ханского конь буро-пегий,—

Состязаются в быстром беге —

Ухо в ухо и в гриву грива.

Трех коней обгоняет Сопливый,—

Показался конь Асабая,

Властелина полночного края,—

Обладатель копыт стальных.

Закричал Соплячок, потрясая

Семь пределов нижних земных,

Заорал малышок, сотрясая

Восемь верхних небесных держав,

Лончака его топот и ржанье

Облака привели в содроганье,

Обогнал он коня Асабая,

Черной пылью его обдавая,

Раньше всех вернулся назад!

А нойоны шумят-галдят:

«Кто пришел ранье всех? Непонятно!»

Возвратились кони обратно,

Им навстречу нойоны-ханы:

«В состязании кто победил?

Конь соловый? Пегий? Буланый?»

И от всадников слышат слово:

«Оседлав лончака худого,

Позже всех поскакал Нюсата,

Раньше всех прискакал Нюсата,

Победил сопливый малец,—

В том поклясться мы можем свято!»

Если так, то делу конец,

Наградить пора смельчака!

И Нюсата к царевне повел

Худосочного лончака,

Он к Урмай-Гохон подошел,

Посмотрел на красавицу сбоку,

Приласкал ее левую щеку,

Поцелуем потом обжег

Щеку правую Соплячок.

Устыдилась Урмай-Гохон,

Что целует ее безобразник,

Ей противным сделался он,

Ей и праздник теперь не в праздник,

И задумала в сердце зло,

Ей дурное на ум пришло.

У красавицы из очей

Слезы в две потекли струи,

И, бобровыми рукавами

Утирая слезы свои,

Дочь-царевна с такими словами

Обращается к хану Сажгаю:

«Счастья я никогда не узнаю,

Если там, на земле чужой,

Я Сопливцу стану женой.

Я умру, — говорю заране,—

Коль отдашь меня этой дряни!»

Вверх посмотрит, горем объятая,—

Запоет, вниз посмотрит — заплачет.

Что же хан присудит-назначит?

Он условие ставит пятое:

«Драгоценный перстень девицы,

Ясноокой Урмай-Гохон,

Пусть наденут на луч денницы.

Будет зятем тот наречен,

Чья стрела, взлетев над землей,

Этот перстень пробьет золотой».

Все, чей палец большой могуч

И мощны широкие плечи,

Стали стрелы метать издалече,

Стали целиться в солнечный луч,

На который был перстень надет.

Но мешал им утренний свет,

В цель попасть им не удалось.

Натянув из ивы лучок,

Стал стрелу метать Соплячок, —

Прострелил он перстень насквозь!

Засияло лицо Нюсаты.

«Вот и спор я выиграл пятый!» —

Победитель сказал молодой.

Хан Сажгай на него с враждой

Посмотрел и весьма удивился:

На глазах Сопливый двоился!

То он юной сверкал красотой,

То своим поражал безобразьем,

То он падал, маленький, наземь,

То во весь исполинский рост