Гэсэр - [12]

Что исполнены были достоинства,

Рассердились небесные воинства.

Мысли черные, громко бахвалясь,

Скопом хлынули, клокоча.

Закипели, заволновались

Мысли серые сгоряча.

Облаченное в синеву,

Затрещало небо по шву,

Задрожали земные просторы,

Содрогнулись долины и горы.

Все, что было черным, — сгустилось,

Все, что было белым, — надвинулось,

Синецветное запропастилось,

Сероцветное опрокинулось!

Разошелся воитель Хурмас,

Разойдясь, он пустился в пляс,

Ищет битвы с достойным борцом,

А широкая грудь — колесом.

Небожитель Атай-Улан,

Темной яростью обуян,

Тоже вышел, вступая в спор:

Он противнику даст отпор!

Повествует старинный сказ:

Богатырь, чей отец — Хурмас,

Тот Бухэ-Бэлигтэ красноликий,

У которого разум великий,

Понял в этот тревожный час:

Будет биться его отец,

Раздосадованный вконец,

С ненавистным Атай-Уланом…

Пожелал он — и стало багряным

Солнце утра, напевное солнце.

Пожелал — и одел синевой

Молодое, полдневное солнце,

И в костер превратил живой

Он вечернее, гневное солнце.

Как настало полночное время,

Сунул ногу в походное стремя,

К двум отправился станам спорящим,

Что стояли великим сборищем.

Отправляясь в далекий путь,

Он сначала решил заглянуть

К седовласой Манзан-Гурмэ.

С благодатной чашей добра,

Сотворенной из серебра,

Над пятьюдесятью пятью

Небесами глава-владычица,

Утвердившая волю свою,

Чтобы мудрость могла возвеличиться, —

Бабушка Манзан-Гурмэ,

Слово ласки ему говоря,

Посадила богатыря

У огня и спросила внука:

«Мой бесценный стрелок из лука,

Видно, в дальний ты едешь путь?

Пусть он будет счастлив и светел!»

Ей Бухэ-Бэлигтэ ответил,

Восседающий у огня:

«Я Бэльгэна, гнедого коня,

Порешил испытать копыта».

Развернула Манзан-Гурмэ,

Чтоб изведать то, что сокрыто,

Стародавнюю Книгу Времен

И узнала, ее читая,

Что душа и дыханье Атая

Притаились в пальце большом,

В пальце правой его ноги,

Чтобы их не сгубили враги.

Распростился с бабушкой внук,

И копыт послышался стук,—

Богатырь на гнедом коне

Поскакал к Срединной стране.

С расстояния в три пробега

Он увидел в чужой стороне

Государство Сэгэн-Сэбдэга.

Он увидел издалека,

С расстояния в три пробега,

В небе тающий, как облака

Светозарный дворец Сэбдэга.

Въехал всадник отважный в ворота,

Спрыгнул около поворота,

Там, где коновязь серебрилась.

Привязал он к ней скакуна

И пошел, и пред ним открылась

И своих и чужих сторона.

ЧАСТЬ 4

Поражение Атай-Улана

Хан-Хурмас и Атай-Улан,

Властелины небесных стран,

Порешили бойцов собрать

И померяться силой военной,

Чтобы та и другая рать

На просторах столкнулись вселенной.

Собирает Атай-Улан

На войну, на крепкую месть

Смельчаков шестьдесят и шесть,

И шесть сотен знатных вождей,

И шесть тысяч ратных людей,

Небожителей сорок четыре,

Знаменитых в заоблачном мире.

Все вокруг него сплочены,

Заслужили его доверье.

Распахал он дорогу войны,

Распахнул он сражения двери.

Снарядил в этот грозный час

Тридцать три смельчака Хан-Хурмас,

Пятьдесят и пять небожителей,

И три сотни полков предводителей,

И три тысячи верных воителей

И поклялся, что в битве прославится,

Навсегда с врагами расправится.

Загорелся над миром день.

Оба войска ринулись в бой,

И легла огромная тень

На небесный свод голубой,

И густая великая мгла

На земные просторы легла.

Каждый насмерть бился с врагом.

Покатился над миром гром.

Обагрила утесы кровь.

Те, что вечером были убиты

И лежали, травой сокрыты,

Поутру оживали вновь,

А убитые до зари

Знаменитые богатыри,

Что легли, где растет камыш,

Разбудив полночную тишь,—

В лисьей тьме оживали опять,

Чтобы недругов убивать.

Вот, обиды вспомнив былые,

Насмерть бьются в сумраке мглистом,

И звенят их мечи боевые,

И летят их стрелы со свистом.

Хан-Хурмаса богатыри —

Именитые тридцать и три,

Пятьдесят и пять небожителей,

И три сотни вождей-предводителей,

И три тысячи верных воителей —

Одолели Атай-Улана

Шестьдесят и шесть удальцов,

И шесть сотен вождей военных,

И шесть тысяч обыкновенных,

Но выносливых, смелых бойцов.

Победили их в жарком бою

И низвергли с небесных высот.

Оказались они в краю,

Где гора над горою встает,

В том бесславном, бесплодном краю,

В том бестравном, голодном краю,

Словно вывернутом наизнанку,

Где услышишь ветров перебранку,

Где река, разбита преградами,

Вниз бросается водопадами,

Где кочкарники да болота!

На урочище Хонин-Хото

Храбрецы, что в битвах прославились

На земле, словно лед, расплавились,

Поубавились, как луна,

Поистерлись они, как колеса.

А на небе многоголосо

И кроваво длилась война.

Хан-Хурмас и Атай-Улан

Злую гибель сулят друг другу.

То, как коршуны, реют по кругу,

То, как лоси, друг друга хватают,

То, как беркуты, крылья сплетают,

То как ястребы, гордо взлетают.

Обопрутся руками вперед —

Прямо в бездну столкнут небосвод,

Обопрутся руками назад —

Небеса позади загудят

И с гудением в бездну скатятся.

Началась на небе сумятица,

Изменился времени ход,

Перепутался с годом год.

А противники бьются все злее,

Чтоб друг другу свернуть бычьи шеи,

Напрягают свои усилья,

Чтоб друг другу рассечь сухожилья.

На молочном своем просторе

Взволновалось великое море,

И Сумбэр-гора загудела,

Распростертая без предела,

Зазвенела небесная высь,

И земли задрожало тело,

И холмы над ней затряслись.

Чашу жизни древняя месть

Переполнила, закипая.

Попиралась гордая честь.

Разгоралась вражда вековая.

Хан-Хурмас и Атай-Улан,