Геройский Мишка, или Приключения плюшевого медвежонка на войне - [4]
— Как бы не так! — затрясся я от ярости при мысли о России и каком-то генеральском Мишке. Он хочет подарить — меня?! Меня, польского, грюнвальдского медвежонка Гали и Стася?
Как бы не так!
Следовало обдумать план кампании. Нужно отравить незваным гостям пребывание здесь, чтобы они поскорее всё бросили и вернулись к себе домой. Я им не дамся.
Трудно было, однако, с кем-нибудь договориться. Все вокруг было кислым и унылым, как ночь.
Наконец мы пришли к соглашению. С помощью стен, проводов, мостовых мы сумели связаться со всем городом. Было принято решение о всеобщей стачке вещей — не первой, кстати, в нашем мире и, полагаю, не последней.
После ночи, проведенной на матрасе, из которого торчали колючие волоски набивки, генерал просыпается в гневе. Он ищет приготовленные с вечера домашние туфли пана Медведского. На месте лишь одна. Генерал звонит. Разумеется, кнопка западает, и звонок теперь бренчит без перерыва. Лезет испуганный денщик. Лезет под кровать, но никак не может отыскать спрятавшуюся между стеной и ножкой туфлю. Та смеется до упаду.
Генерал несолоно хлебавши ковыляет в ванную в одной. Там едва приоткрытый кран обрушивает на него такую мощную струю воды, что генерал за минуту вымокает с головы до ног.
— Чертовы дети! — ругается он, отплевываясь и сопя.
На кухне самовар не желает закипать. Денщик Гришка битый час напрасно раздувает его, словно кузнечный мех. Завтрак опаздывает. Стакан молока выливается генералу на парадные брюки. В салфетке, которой он вытирает мокрые усы, оказывается дырка, куда постоянно попадает палец.
Генерал в ярости вскакивает и отправляется что-то писать. Перья сразу же ломаются. В чернильнице — прошлогодний сор. На исписанном с большим трудом листе вдруг расплывается здоровенная клякса.
К телефону! Аппарат, сообщивший нам, что генерала вызывают в штаб, неожиданно немеет и глохнет. Когда же генерал ему надоедает, он начинает прикидываться сумасшедшим, соединяя того невесть с кем и внезапно прерывая соединение.
Наконец в дверь звонит присланный из штаба офицер. Он должен проводить генерала в штаб, срочно. Входная дверь, любезно его впустившая, закрылась так, что никакая сила не может ее открыть. Ключ не хочет поворачиваться в замке, защелка даже не шевелится. Генерал тем временем ищет сапожную щетку. Туда-сюда бегает кухарка, бегает Гришка, офицер колдует у дверей. Щетка как сквозь землю провалилась. Потерявший терпение генерал отказывается от чистки мундира и от попыток выйти через прихожую. Захватив офицера, он убирается через кухню. Гришка по дороге получает затрещину. Вещи весело хохочут.
Вдруг щетка откуда-то сваливается прямо в руки одуревшего Гришки. Тому хочется сплюнуть, но из почтения к паркету он сдерживается, садится на табурет и начинает чистить генеральские сапоги. Я слышу, как он бормочет себе под нос:
— Таскают человека по миру чужое воевать. Паршиво тут. Очень надо на это смотреть, я бы мог у себя хлеб да соль вволю есть. Эх, — вздыхает он тяжко, — отпустили бы, собаки, домой.
Это, однако, превосходит все мое медвежье разумение. Значит, он не по доброй воле. Но тогда… Не такое, видать, оно простое слово — враг…
Позднее я увидел многих, что пришли на нашу землю по собственной воле, — у генерала бывали разные царские чиновники, которые как воронье слетелись в захваченный город, чтобы переделывать чужое в свое.
Однажды генерал дожидался важной персоны — его намеревался навестить недавно прибывший во Львов сановник, о котором мы много и даже слишком много слышали уже от телефона. Дверь ему случайно открыла кухарка. Не ожидая такое увидеть, она поспешно сплюнула трижды по три раза (что, как известно, лучше всего предохраняет от порчи) и бросилась наутек.
А генерал приглашал уже гостя в комнату и усаживал его в самое удобное, старое кожаное дедовское кресло. Рядом он поставил столик с угощением.
Гость, поглаживая длинные нечесаные волосы, излагал генералу план, имевший целью «восстановление исконного православия в этом исконно русском крае». Он просил военные власти о поддержке и вооруженном вмешательстве в случае неповиновения. Генерал соглашался, поддакивал. Оба обменивались любезностями. Наконец разговор коснулся частных тем, и генерал стал жаловаться, что «несчастливое» у него здесь жилье.
— Просто злые силы какие-то! Что мне делать, отче?
— Хорошо бы икону православную повесить, — опрометчиво посоветовал гость.
Опрометчиво, ибо тут-то чаша нашего терпения переполнилась — и вылилась наружу вся яростная злоба на захватчиков, лжецов и обидчиков. Русский край! Православная икона! Здесь?!
Дедовское кресло самоотверженно вывихнуло себе обе задние ножки, и достопочтенный сановник, неожиданнейшим образом завалившись назад, оказался вместе с креслом на полу, беспомощно дрыгая ногами в воздухе.
Генерал немедленно кинулся на помощь. Но тем самым дал возможность столику перевернуться, и лежащий был погребен под грудой закусок.
Влетел срочно призванный на помощь Гришка. После долгой возни всклокоченному гостю удалось-таки выбраться из завалов съестного, но сесть куда-нибудь еще он отказался. Сразу же начал прощаться с рассыпавшимся в извинениях генералом, а выходя, опасливо озирался.
