Герой того еще времени - [62]

Там нас уже ожидала Люба. Мы отправились на место, где когда-то стоял дом деда – Ивана Семеновича Малежика. От дома кое-где остался фундамент, заросший бурьяном; сад превратился в заросли, в которых узнавались яблоневые, грушевые и сливовые деревья. Мы постояли около «дома» деда; я пытался вызвать в памяти картины прошлого, но получалось не очень – пруда, или, как его называли, ставок, не было (плотину когда-то прорвало, а запрудить заново ручей, никто не удосужился)… Погрустили.

– Люба, а жив ли клуб, где я когда-то песни пел? – спросил я свою сестру.

– Жив-то жив, но стоит заколоченным на своем старом месте.

Мы пошли к клубу.

– Люб, а ты помнишь, как мы приезжали к вам в Сухолохвицу в гости с отцом и матерью? – спросил я.

– Мне кажется… Да нет, не помню. Наверное, потом отец с матерью об этом часто вспоминали, что я это вижу так отчетливо, хотя это все моя фантазия.

Мы подошли к деревянному зданию, где крест-накрест были заколочены окна.

– Как будто война, – сказал я, глядя на клуб, в котором много лет назад получил первые настоящие аплодисменты после своих песнопений под гитару. Место, где жизнь сделала мне инъекцию наркотиком под названием «сцена», и до сих пор я, стареющий наркоша, испытываю ломки, если долго нет возможности спеть для моих зрителей.

– Люба, – обратился я к своей двоюродной сестре, – у меня в багажнике машины лежит гитара, я взял ее, чтобы спеть тетке Параске. Как ты думаешь, если кинуть клич, через какое время можно собрать людей на концерт?

– Да, думаю, что часиков через пять можно будет устроить представление. А где ты хочешь спеть?

– Если петь, то хотелось бы это сделать в вашем старом клубе. Опять же пусть люди вспомнят, для какой цели его строили, – сказал я этак назидательно.

– Все, я пошла.

– Куда?

– К главе администрации, надо же народ собрать, клуб привести в божеский вид.

– А соберем людей?

– Да все уже знают, что ты приедешь, и ты приехал. Не знали, как к тебе обратиться с просьбой попеть, а ты сам вдруг предложил… Ну я пошла.

– А мы чего делать будем одни?

– Так вон Микола и Андрей едут на «жигуленке». Коля тебя так развлечет, мало не покажется.

Люба ушла, и тут же нарисовался Микола – мой второй двоюродный брат, сын Марии Ивановны, старшей сестры отца. Коля был этаким гарным парубком, носившим в свое время лихой чуб и картуз на затылке. Он мне запомнился рубахой-парнем в сапогах, брюках, заправленных в эти самые сапоги, и пиджаке, из-под которого выглядывала развеселая косоворотка. Чуб Николая Алексеевича заметно поредел, но радостный островок волос практически на лбу напоминал его обладателю времена, когда он разбивал сердца гарных дивчин из Белоусовки.

– Здоровеньки булы, братец, а это жинка твоя? – начал он задирать меня.

– А то ты не знаешь… Если не уведешь, останется моей, – настраиваясь на его волну, ответил я.

– Не-е-е, мне такая не нужна. Мне надо, чтоб в огороде працювала, а за скотиной ходить у меня своя дружина есть. Братец, а ты доллари привез? Спонсиром моим будешь?

– Конечно, буду. Мой министр финансов, кстати, со мной, и думаю, нет причин, чтобы не сесть за стол переговоров, – ответил я.

– Ласково просимо, – пригласил Николай в свой дом.

Мы вошли в хату, сделанную в лучших традициях старины – с земляным полом, печкой, соломенной крышей.

– Заходите, гости дорогие. Это моя дружина, – представил брат свою статную и нарядную жену, – а это, дивись, дочкá. Можешь ее забирать в Москву, она будет работать у тебя на подтанцовках.

– Коль, молода она еще, – возразил я.

– Молода-то молода, но хороша…

– Да уж, – ответил я, разглядывая фигуристую пятнадцатилетнюю дивчину, которая явно смущалась московских гостей и напористых речей батьки.

– Коль! – продолжил я. – Не советую твоей дочери и моей племяннице такой жизни, которую ты ей желаешь.

– Шучу, шучу я, – ответил Микола, – а ты чего, хохол, приехал, как инопланетянин, на большой белой машине?

– Просто не сумел зафрахтовать яхту с алыми парусами, чтобы твою Наташку в Москву увезти, – ответил я.

– Хотя ты для нас и так инопланетянин, так что держи фасон. Так, вот и Андрей пришел, – сказал Николай, указывая на своего младшего брата, вошедшего в хату.

Андрей был моложе Миколы и был одинок. Он тоже жил в Белоусовке, но, вернувшись из армии, так и не создал семьи. Он служил на атомной подводной лодке, и, возможно, это было причиной его проблем в жизни.

– Татьяна, – обратился Николай к моей жене, – помоги что-нибудь накрыть на стол. Мою дружину тоже зовут Таней, надо что-то выпить за встречу.

Татьяны вышли в сенцы (так сказали бы в России), и я спросил Николая:

– Хохол, а ты звонил в Москву и рассказывал, что вы построили себе новый дом.

– Да, построили, но живу я здесь.

– Что, плохой дом? – спросил я.

– Да нет, в три раза больше этой хатки, но что-то душа не лежит там жить.

– Ну ты лентяй…

– Не, это я доллари вкладываю в недвижимость, – улыбаясь во весь рот, заявил Николай Литвиненко.

Вернулась Люба, несколько озабоченная:

– Славик, там нет ни микрофонов, ни усилителей, что делать?

– Подмести пол, проветрить, снять паутину и ждать зрителей. Придет народ?

– Конечно, придет, а ты как без микрофона? – спросила деловым голосом Люба.