Герой дня - [18]

– Тех господ, которые привезли мне в Гульевку ваш приказ идти на Хабровку. Ваш шеф гестапо может подтвердить. [76]

– Приятно слышать, - осклабился долговязый детина с костлявым лошадиным лицом и длинными золотыми зубами. - Очень рад видеть вас снова.

– То есть как? - не понял Вилле.

– Я - начальник гестапо. Разрешите представиться - Хазе, к вашим услугам. Мне все известно. Если не ошибаюсь, в Гульевке я был значительно меньше ростом. Надеюсь, теперь вы не станете отпираться. - Он сунул под нос Вилле объявление о розыске человека в никелевых очках и громко заржал.

– Это невозможно. - Вилле побледнел. - Совершенно невозможно. Он же был без очков. - Но в глубине души Вилле знал, что человек с длинными золотыми зубами не шутит.

– Однако невозможное случилось, - заметил Фюльманш - Командиры двух немецких батальонов кинулись выполнять приказы партизана, объявления о розыске которого лежат у них в планшетах. Вы и Хоэнзее. Вы добились, что партизаны улизнули из котла, а ваши батальоны сели в лужу! Хороша ответственность! Знаете, что я могу с вами сделать?

Вилле был раздавлен. Все ясно. Фюльманш держит его за горло. Надо было запросить подтверждение приказа. Он был обязан запросить подтверждение. Фюльманш мог хоть сейчас арестовать его, мог испоганить ему всю карьеру. Вилле колотила нервная дрожь, он твердо решил пойти на попятный. В свое оправдание он живописал, с каким утонченным коварством партизаны обвели его вокруг пальца, сослался на подорванное здоровье и на особое доверие, которое он, Вилле, чуть ли не с пеленок испытывает к СС. Завершил он свою тираду просьбой разрешить ему искупить вину. Писклявый, как у канарейки, голос обер-лейтенанта прерывался от волнения, глаза подернулись влагой, как всегда от сострадания к себе самому. Большим и средним пальцами он прикрыл веки. Этот жест Вилле пеленял у прежнего начальства и считал необычайно выразительным.

Снова открыв глаза, он увидел холодный блеск очков эсэсовского интенданта, того самого, которому отказал в розыске похищенного имущества. Интендант только что подошел в сопровождении унтер-офицера Цимера. Вилле участливо осведомился, выяснилось ли недоразумение с вещами.

– Нет, - сказал эсэсовец и добавил, что в соответствии с поступившим сигналом приказал обыскать вещи личного состава батальона. На его поджатых губах застыла улыбка.

– Чьим сигналом? - раздраженно спросил Вилле.

– Моим, господин обер-лейтенант! - Цимер, вытянувшись по стойке «смирно», сделал шаг вперед. Лицо его побагровело, он сознавал, что поступил вызывающе, действуя в обход установленного порядка. - Я позволил себе сигнализировать, что упомянутые господином интендантом цветастые пуховые одеяла были замечены в Короленко, господин обер-лейтенант!

– Почему мне не доложили? Я требую, чтобы мне докладывали обо всех нарушениях! - горячился Вилле, радуясь, что разговор съехал на побочную тему, которую он считал безобидной. - Вам известно, у кого они были замечены?

– Никак нет, господин обер-лейтенант! - выпалил Цимер и победоносно поглядел на Петтера и Рудата.

Вилле понял этот взгляд, так же как и нарочито спокойный жест, каким Пёттер раскурил сигарный окурок. Понял, почему рапорт был адресован не ему, а интенданту и почему интендант корчил из себя важную птицу. Понял, а потому решил не поддерживать Рудата.

– Я не потерплю этих безобразий! - заорал он на Цимера. - Хватит смотреть на все сквозь пальцы! Хватит замазывать! Я требую, чтобы виновный понес примерное наказание! [77]

– Ну, в этом вы можете спокойно положиться на нас, - сказал Хазе. - Как видите, мы работаем быстро и всегда готовы помочь.

Он показал на приземистого мужчину с бесформенными ушами, который медленно шагал через площадь, волоча сверток с пуховыми одеялами. Это был Умфингер, правая рука Хазе, нюрнбергский кельнер, славившийся силой своих пальцев. Развернув сверток на брезенте перед интендантом, он сказал:

– Все в лучшем виде, обер-интендант, без единого пятнышка. А уж легкие - ну чисто пушинка.

Собравшиеся с интересом разглядывали цветастые пуховики обер-интенданта.

– И где же вы разыскали эту драгоценность, Умфингер? - спросил Хазе.

– Изъял у казачьего капрала. Этот жирный боров упирался и потому приказал долго жить. Он, видать, и столовое серебро коллекционировал, только, к сожалению, бессистемно. - Умфингер извлек из кармана маскштанов мешочек с серебряными ложечками и показал Хазе.

Цимер прямо остолбенел. Он твердо рассчитывал на успех, не зря же послал туда еще Муле.

А Вилле испытал облегчение - и не только из-за Рудата.

Пёттер выплюнул окурок:

– Так как же, господин обер-лейтенант, раненым-то где помирать - тут или на дивизионном медпункте?

– Всех раненых, способных выдержать перевозку, отправить в Короленко, оттуда их повезут дальше, - распорядился Фюльманш.

– Тогда пошли, - обернулся Пёттер к Рудату. Тот едва на ногах стоял - так ему было худо.

– Он погиб из-за тебя, - сказал Рудат, когда они с Пёттером остались вдвоем. - Из-за тебя! Из-за тебя! Только из-за тебя! - Широко раскрыв глаза, парень смотрел на Пёттера.

– Ну, знаешь! С этой минуты чихать я на тебя хотел, - разозлился Пёттер. - Если б вышло по-моему, не кто иной, как Цимер лежал бы себе сейчас мордой в грязи. Сам палец о палец не ударил, а тоже рот разевает! Как истеричка-монахиня, которая без мужика бесится! Ну и ступай к Красавчику Бодо, пусть он сунет тебя в группу управления. Небось водочка и сигареты пришлись тебе по вкусу, а?