Героиня второго плана - [31]

Вспомнить о Таисье именно сейчас было неприятно. Серафима всегда старалась держаться от нее подальше, а с появлением в квартире Леонида Семеновича тем более: девчонка стала вести себя так вызывающе, с таким странным торжеством, как будто одержала над Серафимой победу. Победу в чем, Серафима понять не могла. Таисья, как и собиралась, стала у Немировского домработницей, но никто, кроме нее, на это и не претендовал. Любая из соседок охотно помогла бы Леониду Семеновичу в хозяйственных делах, но никому не пришло бы в голову брать с него за это деньги. Он проводил большую часть своей жизни на службе, и какая уж такая домашняя работа могла ему при этом требоваться, чтобы он должен был ее оплачивать?

Но мысль о Таисье промелькнула лишь по самому краю сознания. За полгода Серафима впервые осталась с Немировским наедине, разговаривала с ним, и могло ли что-нибудь быть важнее этого? Как-то само собою получилось, что не могло… Она только теперь это осознала.

– А мне кажется, вас должны ценить на работе, – сказал Немировский.

– Ко мне хорошо относятся. А вам как работается на новом месте? – спросила Серафима.

– Более напряженно, чем в Вятке. Склифосовского – это ведь скорая помощь, тяжелые случаи. Пришлось вспомнить военный ритм.

Он сказал об этом каким-то рассеянным тоном, и это показалось Серафиме странным. Он не был похож на человека, равнодушного к работе. Но тогда почему?..

– Вы не поставили чайник, – напомнил Немировский. – А после работы голодны, наверное.

– Да! – спохватилась Серафима. – Сейчас.

Но прежде чем она успела поставить чайник на примус, Немировский спросил:

– А не составите ли мне компанию? Поужинаем вместе, – заметив ее недоуменный взгляд, пояснил он. – Буду вам очень признателен.

От изумления Серафима не сразу нашлась с ответом.

– Я – компанию?.. – пролепетала она – То есть… Да, конечно!

Так далеко ее мечты не простирались. Он притягивал ее, она чувствовала, что они близки, хотя для такого чувства не было никаких оснований. Но что он захочет провести с ней вечер – нет, этого Серафима и представить себе не могла.

«А почему? – вдруг подумала она. – С кем он должен был бы провести этот вечер? Не с Таисьей же».

– Тогда я вас жду, – сказал Немировский.

Он закрыл окно и вышел из кухни. Серафима постояла еще минуту с чайником в руке, а потом бросилась к себе в комнату так, словно кто-нибудь гнался за нею.

«Ведь надо переодеться?» – лихорадочно размышляла она, распахивая шкаф.

«Но что же он подумает? – тут же пришла ей в голову противоположная мысль. – Может быть, он не имел в виду ничего особенного, даже наверняка так. Выдался свободный вечер, это редко у него случается, и он просто не знает, чем его заполнить, да и одиноко ему, наверное, в Москве… А я вдруг явлюсь в парадном платье! Нет-нет, совершенно этого не надо».

Парадных платьев у нее, правда, и не было. Но это своих не было, а мамины были, и немало. У родителей жизнь была совсем не такая, как у нее, они ходили на торжественные вечера и приемы, в том числе кремлевские, и туалеты у мамы были соответствующие. Даже парижские платья были, и хотя мама их не надевала – говорила, что они давно вышли из моды, – Серафима считала, что сшиты они с таким вкусом, который моден всегда. Да и кто знает здесь и сейчас, что было модно двадцать лет назад в Европе? Любая юбка, которую мама носила в своей швейцарской молодости, надень ее Серафима сейчас, показалась бы инопланетным чудом.

В детстве Серафима часто открывала платяной шкаф и разглядывала мамины вещи – не только платья, но и вышитые стеклярусом узкие театральные сумочки, и длинные бусы из горного хрусталя, и шелковый зонтик с китайской вышивкой. Все это было волшебно красиво, все дышало какой-то заоблачной жизнью. Не то чтобы ей хотелось в ту жизнь попасть – в детстве Серафима считала, что лучше, чем у нее, жизни не бывает, – но фантазия ее взрывалась фейерверком, когда она на все это смотрела.

Она представляла, как входит в Гранд-опера – тонкие каблучки стучат по ступенькам, блестят капли дождя на вуали, да, у мамы была и похожая на маленький колокол шляпка-клош с короткой вуалью, и Серафима помнила, как таинственно сверкали под ней прекрасные карие мамины глаза….

«Господи, ну к чему сейчас об этом? – сердясь на себя, подумала она. – Не собираюсь же я вуаль надевать!»

Вуаль – не собиралась, но от того, чтобы надеть любимое из маминых платьев, удержаться было трудно. Все-таки сколько ни говори себе, что Леонид Семенович не вкладывал в приглашение поужинать никакого особенного смысла, а с каждой минутой оно приобретало в Серафиминых глазах все большее значение.

Поколебавшись, она сняла с вешалки египетское платье. То есть его, конечно, не сшили в Каире, но мама рассказывала, что после того как в Долине царей нашли гробницу Тутанхамона, весь мир охватила египтомания. Женщины носили платья, украшенные орнаментом из иероглифов, египетские геометрические формы проглядывали во всех модных туалетах, а украшения выглядели так, будто их извлекли из фараоновой усыпальницы.

Из египетских украшений у мамы были только шпильки для волос с головками в виде Ока Уджат – таинственно сверкающего глаза египетского бога.