Героиня - [7]

- Меня зовут Дорис. Я здесь главная. Работаю здесь более пятидесяти лет. Я была примерно вашего возраста, когда пришла сюда сразу из школы медсестер.

- Очень приятно с вами познакомится, Дорис. Меня зовут Нацинет.

Она пожала руку Дорис и была удивлена ее крепким рукопожатием. Пожилая медсестра посмотрела на Нацинет поверх очков.

Нацинет была высокой и стройной, как супермодель. Миндалевидной формы глаза, слегка раскосые и зеленые, как изумруды. Длинный и узкий нос, полные губы, густые и вьющиеся волосы цвета пшеницы. Белая, как пахта, кожа. Нацинет знала, что Дорис хочет понять, какой она национальности.

- У вас необычное имя. Что это за акцент? Не думаю, что слышала его раньше.

- Я родилась в Эритрее, но моя мать - американка.

- Эритрея? В смысле, Эфиопия? Несколько лет назад я посылала деньги в Эфиопию.

- Нет. Это не Эфиопия. Другая страна. Мой отец - эритреец. Он - врач. Познакомился с моей матерью, когда она была там с Корпусом Мира.

Нацинет попыталась скрыть раздражение в голосе, поскольку терпеть не могла, когда люди называют ее эфиопкой. Она знала, как представляет себе эфиопов большинство американцев. Изможденными пугалами с мухами на лицах, голодающими и живущими в грязи. Либо их приравнивали к американским чернокожим, которые, по мнению Нацинет, были всего лишь попрошайками и ворами, и мало отличались от рабов, от которых произошли. Она выросла среди представителей привилегированного класса. Ее отец был уважаемым в Эритрее врачом, а мать происходила из зажиточной американской семьи. Нацинет обучалась в европейских школах и говорила на восьми языках. Она терпеть не могла, когда ее сравнивали с американскими чернокожими, принадлежавшими к низшему сословию.

- Ваша мать была белой?

Пожилая медсестра уставилась на Нацинет, словно пытаясь решить сложную головоломку.

- Да.

- Так кем вы себя считаете? Чернокожей или белой?

- Я считаю себя эритрейкой.

Нацинет вскинула голову и вызывающе зыркнула на медсестру.

- Значит, не афроамериканкой?

Пожилая медсестра посмотрела на Нацинет поверх своих крошечных очков, явно наслаждаясь этим обменом репликами.

- Нет. Не афроамериканкой. Я - полукровка. Моя мать - белая, а отец - эритреец.

- Для меня это все равно, что афроамериканка, хотя вы определенно не выглядите и не говорите, как многие из тех, кого я знаю.

- Я никогда не стану такой. В тех людях, которых вы называете афроамериканцами, очень мало африканского. Моих соотечественников никогда не завоевывали и не порабощали. Моя мать - отсюда, из Филадельфии. Ее семья живет в Честнат-Хилл. Ее отец был юристом и политиком, а не наркодилером или сутенером. Я являюсь потомком врачей и бизнесменов, а не рабов.

Последовала пауза, во время которой Нацинет продолжала высокомерно смотреть на медсестру, ее ярко-зеленые глаза поблескивали, как осколки стекла, в ожидании ответа. Она знала, что наговорила слишком много. Но еще она знала, что когда дело доходило до ее взглядов на афроамериканцев, она часто могла рассчитывать на симпатию со стороны пожилых представителей белой расы. Они не выражали это открыто, как она, но она знала, что большинство из них имело такие же взгляды. Зачастую их успокаивал тот факт, что она не считает себя афроамериканкой.

- Хорошо. Давайте присядем и посмотрим на ваше резюме.

Пожилая медсестра провела ее в библиотеку. Вдоль стен стояли книжные шкафы из темного дуба. Полы и потолочные карнизы тоже были темно-коричневыми, почти черными. Все полки, от пола до потолка, были заполнены книгами. Здесь были справочники по медицине за последние двести лет, библии, альманахи, произведения классической литературы. Твен, Диккенс, Шекспир и Толстой.

В центре комнаты стояло несколько больших коричневых кожаных кресел. Дорис жестом предложила Нацинет сесть в одно, а сама заняла другое, напротив, уже листая ее резюме.

- Значит, вы работали медсестрой в реанимационном отделении?

- Да, четыре... почти пять лет.

- Здесь работа несколько другого характера. Боюсь, вам будет скучно. Почему вы решили работать в хосписе и почему ушли из больницы?

 Из-за грязи и паразитов, с которыми мне приходилось иметь дело. Из-за бандитов, поступающих ежедневно с ножевыми и огнестрельными ранениями, которых мы латали только для того, чтобы они, выйдя из больницы, снова могли попасть под пули или сами кого-то застрелить. Из-за наркоманов, у которых случались конвульсии или остановка сердца. Из-за пьяных водителей, губивших себя и всех, кому не посчастливилось оказаться с ними на одной дороге. Из-за шлюх, кишащих всевозможной заразой. Из-за детей, на несколько часов оставшихся без родительского присмотра и едва не погибших, выпив отбеливатель, засунув столовые вилки в розетки, свалившись с лестницы, или упав в ванну с водой. Мы имели дело с отбросами общества, и меня уже просто тошнит от этого.

- В реанимационной работать довольно тяжело. В эти дни это все равно, что быть фронтовой санитаркой. Спустя некоторое время начинает выматывать подчистую. Мне просто нужна перемена... что-то более... спокойное.

Дорис снова внимательно смотрела на нее, изучая ее глаза и рот, словно искала в них ложь. Затем пожилая медсестра расслабилась и снова посмотрела лежащие на коленях бумаги, явно довольная пояснением Нацинет.