Героические были из жизни крымских партизан - [4]

В окошко председательского домика настойчиво постучались.

— Кто? — вскочил с кровати Лели; набрасывая на себя теплый пиджак, подошел к дверям.

— Свои. Это я, Григорий Александрович! Слышишь меня?

— Вернулся, наконец-то!

— Принимай гостей! — Бухгалтер пропустил вперед закутанного в плащ-палатку широкоплечего человека.

— Как живет-поживает председатель лакского колхоза товарищ Лели? — забасил тот смеясь.

— Македонский! Ай да молодец! — У Лели кровь прилила к лицу от радости.

Вошел еще человек в плотной командирской шинели, в постолах, аккуратно пригнанных. Моложавый, с усиками, с глазами, в которых столько лукавства, сколько и озорства.

— Василий Ильич, товарищ Черный! — ахнул Лели.

— Так-то принимаешь секретаря райкома партии, товарищ председатель, — засмеялся Василий Ильич.

Они знали друг друга давно, встречались в районном центре: на активах, на заседаниях в райкоме; часто шагали по табачным плантациям, переругивались по телефону, но вряд ли чувствовали такую близость между собой, какую чувствовали в эту минуту.

Большие дела немногословны.

Решили срочно, сейчас же начать перегон скота за Басман-гору — в главный партизанский район. Сухие фрукты, оставшийся табак, несколько бочек вина — в отряд. А фельдфебелю замазать глаза: собрать коровенок потощее, немного вина отвалить, два десятка овец — пусть подавятся!

Увлеклись, прикидывали, кого куда зачислить. Может, создать из лакских мужиков отдельную партизанскую группу?

Комиссар Черный вдруг заявил:

— Постойте, с другого начинать надо. Куда народ девать?

— Не будем предугадывать события, торопить их, — сказал Македонский. — В отряд не зачислишь же.

Григорий Александрович взял сторону комиссара:

— О людях подумать надо. Предлагаю утром же начать эвакуацию. Стариков, женщин, ребятишек из деревни в степи, к дальним родственникам, на Тарханкут, куда немец не часто заглядывает.

Началась эвакуация всех и всего, что жило, находилось преспокойно в деревушке, лежавшей вдали от главных дорог. По пропускам, добытым Лели — тут он не стеснялся пользоваться правами бургомистра, — многие семьи покидали родные места. Не все шло гладко: были слезы, возникали конфликты: «Никуда не уеду, тут помирать буду!», но деревня постепенно прощалась с теми, кто мог быть лишним при крайних обстоятельствах.

Они, обстоятельства эти, не заставили себя ждать. Даже слишком поторопились.

Фельдфебель появился в Лаках с офицером — бледным, моложавым, с хлыстом. Сопровождал его толстенький напудренный капитан — румын в четырехугольной фуражке с высоким козырьком. Вся эта компания осматривала деревню. Водил их Лели, рядом семенил Григорий Александрович с инвентарными книгами, истребованными моложавым немцем.

— Все показывать! — приказал офицер на чистом русском языке.

— Нам нечего утаивать, господа хорошие. Скот угнали, вино эвакуировали. Как и повсюду. Да и колхоз небольшой, всего дворов-то…

Офицер подошел поближе к председателю, сказал:

— Довольно, господин бургомистр. Ваш колхоз мне знаком. Кстати, на Московской сельскохозяйственной выставке, на вашем колхозном стенде вы выглядите гораздо моложе. А чтобы никаких недоразумений между нами не было, информирую: я местный — агроном из Фрайдорфа. Надеюсь, вам знакома колония немецкая на севере Крыма? Так вот, мне нужна правда!

Лели подвел «гостей» к лабазу, показал на то, что было отобрано для фельдфебеля:

— Все, чем мы располагаем, господа!

Офицер из Фрайдорфа даже не взглянул на то, что показывал председатель, остановился у правления, сказал улыбающемуся румынскому капитану:

— Деревня вполне обеспечит всем необходимым ваше подразделение. Вы согласны на дислокацию?

Тот поддакивал, но, видно, ничему не верил. Немец повернулся к Лели:

— Чтобы все было: хлеб, вино, мясо, табак и прочее, и прочее.

— Но, позвольте, господин офицер…

— Молчать! Я знаю, что ты коммунист, но также знаю, что расчетливый хозяин. — Немного подумав, немец добавил — И не такой болван, чтобы на веревке болтаться. И знайте: мне точно известно, что большевики из вашего колхоза ничего не взяли. Все, господин бургомистр.

Немцы уехали.

Население почти полностью эвакуировалось. Македонский вывел отряд из Большого леса и привел его поближе к деревне. Днем прятал его в кустах, а вечерами…

Ночевка под крышей почти несбыточная мечта крымского партизана. Бахчисарайцы стирали белье, мылись, брились, чинили обувь, кроили и шили постолы из сыромятной кожи.

На рассвете тайком уходили летучие боевые группы на операции. Они рушили мосты, налетали на отдельные немецкие машины.

Немцы никак не могли понять, откуда берутся партизаны и куда они исчезают после операции. Все тропы, ведущие в Большой лес, под неусыпным наблюдением. Ни одна живая душа там не появляется, а машины летят в воздух, гибнут солдаты, старосты, полицаи.

В деревню прибыла небольшая румынская команда во главе с унтером — квартирьеры.

Солдаты, усталые, грязные, обовшивевшие, ругали фашистов и своего «вождя» Антонеску; ели, пили вино и не замечали, а может, не хотели замечать вооруженных партизан, как у себя дома ночами разгуливающих по деревне.

Прибыла румынская рота во главе с напудренным капитаном. Начались повальные обыски — разумеется, безрезультатные. Капитан отчаянно ругался, бил солдат, особенно унтера, который так и не протрезвел и в полубеспамятстве был отправлен под арест.