Героические были из жизни крымских партизан - [2]

Сели за стол, выпили по стакану домашнего вина. Старик, приложив руку к уху, прислушался:

— Гудит, ась?

— Гудит, — равнодушно согласился Лели.

— Севастополь, значит, орешек… того, а?

— А вам не в радость?

— Это почему же?

— Ладно, Григорий Александрович. Что привело вас ко мне? Теперь так, запросто, в гости не ходят — не те времена.

— Что так, то так. У меня вопрос: вы знаете, сколько добра в колхозных кладовых? — сердито спросил Григорий Александрович.

— И что ж?

— Ждете, пока вчистую выскребут, думаете, они минуют нашу глухомань? Ошибаетесь. — Бухгалтер поставил перед председателем счеты, прокуренным пальцем защелкал костяшками: — Табак-дюбек, зерно, овцы, крупный рогатый скот… Да что я, хозяин, что ли? Душа у вас, у председателя, за все это болит? — Бухгалтер поднял очки на лоб.

— Что ж вы предлагаете? — с волнением спросил Лели.

Старик вытянул худую шею, посмотрел в окно, за которым в туманной дали угадывался большой лес.

— Бают, что в тех краях Николай Константинович Спаи — ваш первейший заместитель. Говорят, что он в отряде Македонского, а?

Лели ахнул: неужели перед ним тот самый человек, кто всегда и ото всех держался в стороне, кто не проявлял интереса к общественной жизни, кого на заседании правления-то не увидишь; только тогда показывал характер, когда нарушали заведенный им бухгалтерский порядок.

— Где Николай Константинович — не знаю, а за беспокойствие — спасибо.

Бухгалтер убрал счеты, поднялся и с прищуром посмотрел на председателя:

— Извините, но я-то думал, что у вас попонятливее голова, пообъемнее сердце. Прощайте.

— Постойте! Виноват, признаюсь. Вы совершенно правы: наш Николай в партизанском отряде Македонского. Только вот беда — перестал наведываться к нам, — признался Лели.

— Аль случилось там что?

— Лес горел — сами, наверное, наблюдали. Ума не приложу, куда ушел отряд!

— Притих пока, и все. Чего так горюешь? Придет кто-нибудь, а как же иначе.

— Спасибо вам, Григорий Александрович.

— Как же будем решать? — тряхнул папкой бухгалтер.

— Соберемся сегодня у меня, вечерком. Прошу и вас.

— Буду, непременно буду.

В просторной председательской горнице сидели трое членов правления и колхозный бухгалтер. Пока Лели обходил окраины деревни, выставляя тайных наблюдателей за двумя дорогами и всеми тропами вокруг деревни, судили и рядили о внезапном появлении фельдфебеля, толковали о боях под Севастополем, поругивали друг друга за скупость, за то, что не отдали продукты в лес или нашим частям во время их отступления. Пришел председатель, вытер лохматой шапкой со лба пот, сказал:

— Послушаем нашего Григория Александровича.

Старик без лишних слов доложил: в колхозе много вина, дюбека-сырца — золото же! А в кошаре пятьсот голов овец, коровы, зерно, картофель. Все лежит на виду, так, запросто, может фашист достать; дочиста выскребет и выгребет. Вот так-то!

С интересом слушали старичка, будто в первый раз говорил он перед ними.

Затем начался горячий спор. Разные мысли высказали, но в конце концов пришли к одному: срочно все перепрятать. Табак затюковать — и в тайную пещеру, и вино туда же, но прежде перелить и обкурить серой. Отару овец, коров, быков, зерно и картофель — в лес, партизанам.

Только где отряд, в каком лесу, в каком ущелье? Куда увел боевые группы Македонский, по какой причине перестали показываться Николка Спаи с Иваном Ивановичем Суполкиным — дорожным мастером. Ведь мужики приходили, глянешь на них — и на душе светло. А бывало, что и секретарь райкома, комиссар отряда Василий Ильич Черный, в деревню заглядывал, с народом говорил. От него узнали о разгроме немцев под Москвой, керченском и феодосийском десантах наших войск. Аж дух захватывал! А ныне, когда особая нужда в партизанах, никого нет, как сквозь горы провалились.

…Зима заглянула в деревушку. Ранним утром серой массой с хребта сползли туманы и окутали всю окрестность.

Колхозный вестовой с первыми зорями гремел в окно:

— Выходи на работу!

— Ошалел, на кого работать?

— На Советскую власть.

Вечерами в низенькую правленческую контору заглядывал Лели. Проделав немало километров пешком по бригадам, табачным сараям, к пещерам и обратно, он присаживался за столик бухгалтера и, покуривая цигарку, слушал тихий голос Григория Александровича: столько-то дюбека затюковали, пропарили и обкурили бочки, перелили вина…

За неделю с главной работой справились. Добро легло на длительное хранение в сухую пещеру. Дорога туда — лабиринт, ежели не знаешь ее — поди доберись.

Забегу вперед: в 1944 году части Красной Армии, освободившие Крым, получили богатый дар лакских колхозников. Правда, открыли им это добро не те, кто зимой 1942 года прятал его.

Вскоре Лели — «новоиспеченный бургомистр» — получил от бахчисарайского немецкого коменданта приказ: направить на ремонт качинской дороги пятнадцать крестьян. Приказ привезли фашисты с одним погоном на черных шинелях — эсэсовцы!

Под Севастополем продолжался тяжелый бой, вокруг шастали немецкие «ягт-команды» — охотники за партизанами. Опасность надвигалась на Лаки.

Собирались в клубе. Решали: как же быть, как жить дальше?

Одни предлагали сжечь деревню и всем податься в лес. Но куда женщин, малышню, стариков? Другие советовали ждать, что будет дальше, жить тихо и мирно. Тут же у самих себя спрашивали: чего ждать? Пулю в спину или веревку на шею.