Герои - [21]

«Двигайся…»

— Я лучше пойду, — сказал я, уводя свои глаза подальше от Николь, острая боль сожаления грызла меня изнутри, особенно когда я говорил, потому что в действительности хотел остаться, желая быть частью их.

Когда я отвернулся, то услышал щелчок опустившейся на пластинку иглы, негромкое шарканье ног, и рука легко коснулась моего плеча.

— Не уходи, — шепнула Николь мне на ухо.

Но Лэрри ЛаСейл велел мне уйти.

— Нет, я лучше пойду, — сказал я. — Я думаю, что он хочет что-то тебе сказать.

Первые аккорды «Танцуя в темноте» наполнили воздух, и голос запел:

                          Танцуя в темноте,

                          Пока мелодия ещё звучит…

Внезапно, движением руки он подхватил ее, а затем щелкнул выключателем, и зал погрузился в темноту. Я направился к парадному выходу, но что-то меня остановило. Сделав шаг в сторону, я задержался в маленьком, освещенном отблесками лунного света фойе. Музыка заполнила все это замкнутое, несчастное от моего одиночества пространство. Я хотел танцевать, кружиться с ней под музыку, но вместо этого с ней танцевал Лэрри ЛаСейл, крепко сжав ее в своих объятьях.

В затемненном фойе я стоял в агонии и ждал, когда же кончится песня, чтобы затем сказать Николь, что я не ушел, что остался и никогда не брошу ее. Ведь она велела мне не уходить. Она для меня была важнее, чем сам Лэрри ЛаСейл.

Песня закончилась, но шуршание иглы по пластинке не прекращалось, и я услышал вздох и звуки, которые могли быть стоном или шелестом одежды.

Как долго мог я это слышать? Эти маленькие звуки, когда внезапно не хватает дыхания, шорох иглы, без конца вращающаяся пластинка. Не хватало воздуха, тело онемело, в легких стало жечь, и тут наступил момент паники: сердце замолотило, дыхание вернулось, я вслушивался и теперь не слышал ничего. Что они делали? Но я знал, что они делали — мысль проскочила у меня в сознании настолько быстро, что сомнениям места никак бы не нашлось.

И теперь хныканье, словно маленькое животное, пойманное и связанное, и стон. Шорох иглы прекратился. Быстрые шаги, они приблизились и были уже совсем близко, и внезапно она споткнулась в фойе. Ее лицо! Оно было поймано лучом лунного света.

На момент мы увидели друг друга. Я видел ее лицо, ее глаза, растрепанные волосы, раскрытый рот, раздувшиеся губы. Щеки были влажными от слез. Белая блузка была порвана, и она одной рукой сжимала разрыв спереди.

Я направился к ней из темноты, но она подняла руку, чтобы остановить меня. Теперь она задыхалась, ее дыхание было словно стон, исходящий из ее тела.

Она остановилась в пятне лунного света, и когда посмотрела на меня, то в ее глазах вспыхнула чернота гнева. Но это было чем-то большим, чем гнев. Но что, что это было? Я поднес руку к лицу, но не для того, чтобы смахнуть собственные слезы, а лишь скрыться от ее ужасного пристального взгляда. Но я бы и не смог закрыть глаза, и должен был смотреть на нее. И теперь в ее глазах распознавал то, чего я бы не смог больше отрицать — предательство.

Мое предательство в ее глазах.

Какой-то затянувшийся момент она смотрела на меня со ртом, все еще открытым от удивления, затем, словно в неверии качнула головой и прошла к качающейся в проеме двери. Она потянула на себя дверь и вышла наружу, хлопнув ею за собой, тогда как я беспомощно продолжал стоять в фойе.

Оцепенев, я отступил от лунного луча, желая скрыться в темноте.

Голос Лэрри эхом вылетел из зала:

— Кто-нибудь здесь есть еще?

Я притих, прижался к стене, слыша свое собственное дыхание настолько отчетливо, что побоялся, что он мог бы это услышать. С его приближением шаги становились громче. Он прошел через вспышку лунного света, словно приведение, и я закрыл глаза, не желая его видеть. И шагов больше не было. Видел ли он меня? Мои глаза поспешили открыться. Он стоял в двери, его силуэт теперь был в тени. Он поворачивал ручку двери и негромко насвистывал: «Танцуя в темноте…». Он переступил через порог и мягко закрыл за собой дверь, растворяясь в ночи.

Я стоял, размышляя над тем, что увидел в глазах у Николь.

И что было поразительно, так это то, что колотящееся в груди сердце не производило никакого шума.

---------

Волна жары накрыла Френчтаун. Зной был почти осязаемым. Все искажалось в восходящих потоках раскаленного воздуха. Все двигались словно в замедленном кино. По вечерам, после закрытия фабрик они собирались на лужайках и верандах в ожидании бриза, который бы принес им прохладу. Каждый, кто утром выходил работу, медленно брел по улице с утомленным взглядом, и также выглядел вечером, по дороге обратно домой.

В течение трех дней, я часто приходил на Шестую Стрит, и все время останавливался напротив ее дома. Я смотрел на окна второго этажа, где жила Николь, иногда делая шаг то в одну, то в другую сторону в надежде на то, что она хоть на мгновение появится у окна. Была сильная жара, и на веранду второго этажа не выходил никто. Окна были открыты, чтобы воздух хоть как-то охлаждал квартиру, но туда никто не приходил и оттуда не выходил.

Ее отец в семь утра уходил на фабрику и возвращался сразу после пяти, и я избегал его, удаляясь на это время прочь.