Герои Коммуны - [72]

А императорское правительство получило возможность убедиться, что первый процесс против Интернационала нисколько не ослабил ненавистную организацию. Во главе ее оказались теперь значительно более энергичные люди, и главное — они были революционерами. В министерстве внутренних дел решили провести новый процесс. Уже в конце апреля в мансарду на улице Дофин ворвались полицейские и произвели обыск. 22 мая Эжен Варлен вместе со своими товарищами предстал перед судом.

Суд — всегда угроза для обвиняемого. Может быть, стоит подумать о том, как лучше защитить себя? Два месяца назад Толен явно был озабочен именно этим и действовал соответствующим образом. Но Варлен другой человек. Поэтому он думал только о том, как на суде, будучи в роли обвиняемого, лучше послужить делу Интернационала. Надо превратить суд в политическую демонстрацию, открыто объявить войну буржуазии, показать тем самым рабочему классу путь борьбы, ее цели и смысл. Конечно, рассчитывать на снисхождение судей уже не придется.

Когда Варлен рассказал о своих замыслах, его друзья не только тут же согласились, но и единодушно решили поручить ему говорить от имени их всех. И вот в одном из залов Дворца правосудия за деревянным барьером сидят девять рабочих — спокойные и решительные. Судьи, прокурор, секретари в своих мантиях выглядят, если внимательно к ним присмотреться, точно так, как на знаменитых рисунках Домье. Подсудимым задают обычные вопросы. Затем прокурор произносит обвинительную речь. Если бы самому Варлену поручили сделать отчет о своей работе, то из-за своей обычной скромности он вряд ли нарисовал бы такую впечатляющую картину деятельности французской секции Интернационала. Прокурор приводит множество фактов и заявляет, что привлеченная к суду комиссиия стала «штабом забастовок».

— Парижская секция, — продолжает он, — благодаря активности своих членов и размерам ресурсов, которыми она располагает, была поистине головой и сердцем всех французских организаций Интернационала…

Особенно много прокурор говорит непосредственно о Варлене, его имя произносится особенно часто. Варлен слушает с удовлетворением, и, конечно, не потому, что это подчеркивает его личную роль — он совершенно лишен и тени тщеславия, — а потому, что, видя в рядах публики много журналистов, он надеется, что рабочие, среди которых немало таких, которые и не слышали об Интернационале, теперь узнают о нем. Так оно и случилось, кстати. Прокурор кончил, и подсудимым предлагают сказать что-либо в свое оправдание. Варлен поднимается и начинает рассказывать об Интернационале, его истории, его принципах. Речь Варлена, спокойная, уверенная, заставляет публику забыть, что говорит простой рабочий. Нет, это речь политического деятеля, его язык, интонации, культура таковы, как будто перед слушателями человек, окончивший не меньше чем Сорбонну. Да, чувствуется, что этот переплетчик знаком с книгами не только по их переплетам, что не зря он провел так много бессонных ночей за учебой. Между тем Варлен переходит к характеристике истинного существа судебного процесса против Интернационала. И здесь он превращается из подсудимого в сурового судью.

— Если перед лицом закона вы — судьи, а мы обвиняемые, то с точки зрения принципов мы представляем две партии: вы — партию порядка любой ценой, партию застоя; мы же — партию преобразований, партию социализма. Рассмотрим объективно, каков же тот социальный строй, в намерении изменить который нас обвиняют. Несмотря на то, что Великая революция провозгласила «права человека», в настоящее время несколько человек могут, когда захотят, пролить целые потоки народной крови в братоубийственной войне, хотя народ везде одинаково страдает и везде желает одного и того же. Всюду миллионы трудящихся страдают в нужде и невежестве, терпят беспощадное угнетение и остаются в плену старых предрассудков, закрепляющих их рабство. В то же время небольшой кучке людей достаются все наслаждения жизни, и богачи не знают, куда девать свои богатства…

Рабство погубило древний мир. Современное общество тоже погибнет, если не прекратит страданий большинства, если правители будут продолжать думать, что народ должен трудиться и терпеть лишения, чтобы содержать в роскоши привилегированное меньшинство…

Среди этой роскоши и нищеты, угнетения и рабства мы находим только одно утешение: мы знаем из истории, как непрочен тот порядок, при котором люди умирают с голода у порогов дворцов, переполненных всеми благами мира.

Присмотритесь внимательнее к тому, что окружает вас, — и вы увидите глухую ненависть между имущим классом, охраняющим современный порядок вещей, и рабочим классом, который хочет завоевать себе лучшее будущее. Богатый класс вернулся к предрассудкам столетней давности, среди него царит разврат, всякий его член думает только о себе. Все это — признаки близкого падения; земля уходит из-под ног богачей, берегитесь!

Речь Варлена не научный трактат, и нелепо было бы искать в ней ортодоксально точные научные формулы. Но это поистине крик души пролетариата, выраженный одним из его представителей. Многое становится понятным в событиях тех времен и особенно истоки бессмертной Коммуны, когда знакомишься с трагической картиной жизни рабочего класса, которую Варлен рисует в своей речи: