Герои Коммуны - [44]

6 апреля Делеклюз возглавил всенародные торжественные похороны жертв неудачной вылазки. Из больницы Божон вынесли больше сотни черных гробов погибших национальных гвардейцев. Они были установлены на три огромных катафалка, запряженных восьмерками лошадей. Шествие направилось через весь Париж по Большим бульварам на кладбище Пер-Лашез. Впереди с обнаженной седой головой шел Делеклюз, опоясанный красным шарфом члена Коммуны. Мерно гремели обтянутые крепом барабаны, скорбно звучала похоронная музыка, заглушая рыдания вдов и сирот. Двести тысяч человек участвовало в траурном шествии. В этот день Париж до конца осознал грозный характер борьбы, которую ему предстояло вести.

Над братской могилой Делеклюз произнес надгробную речь. Он говорил слабым, больным голосом, но так, что его небольшая фигура вся в черном как бы вырастала на глазах у всех.

— Я не буду говорить длинную речь. Я люблю их не больше, чем вы; они слишком дорого нам обошлись. Граждане! Гражданки! То, что я хочу сказать, можно выразить в одном слове: я требую справедливости для семей этих жертв, справедливости для великого города, который после пяти месяцев осады, преданный своим правительством, берет в свои руки великое будущее всего человечества. Какого восхищения заслуживает народ, способный устроить столь грандиозные похороны своим сынам, пожертвовавшим жизнью за его независимость! Неужели в Версале еще осмелятся сказать, что мы лишь кучка заговорщиков? Не будем проливать слез над нашими героически погибшими братьями, но поклянемся над их могилой продолжить их дело и спасти Свободу, Коммуну, Республику!

Короткая речь Делеклюза проникнута искренностью. Не внешний ораторский блеск, на который он никогда не претендовал, а глубокие чувства Делеклюза покоряют слушателей. Он действительно считает коммунаров, а значит, прежде всего рабочих, своими братьями. И раньше, начиная с революции 1848 года, он неизменно тянулся 8 рабочему классу. С ненавистью писал он о преступлениях палачей июньского восстания 1848 года. С горячим сочувствием относился к их жертвам. Однако он оставался своим в среде мелкобуржуазных демократов-интеллигентов, людей типа Ледрю-Роллена, которые были его братьями. Революция 18 марта, Парижская коммуна расколола это братство; одни ушли к буржуазии, другие, подобно Делеклюзу ц таким его друзьям, как Курнэ, Разуа, — к рабочему классу. В Национальном собрании, заседавшем сначала в Бордо, а с 20 марта — в Версале, было немало людей, ранее повторявших фразы якобинцев, ставших теперь пособниками Тьера.

Делеклюз своим присоединением к Коммуне выразил лучшие традиции якобинизма. Ленин видел величие якобинцев 1793 года в том, что они были «якобинцами с народом». В этом же состояло величие Делеклюза, примкнувшего к рабочему классу, показавшему способность идти вместе с ним и даже во главе его. Сам Делеклюз не сознавал глубокого социального смысла событий, подобно тому как великие якобинцы прошлого Робеспьер, Марат, Сен-Жюст считали, что они сражаются за справедливость, за свободу, равенство и братство, тогда как в действительности они сражались за укрепление господства буржуазии. Делеклюз вдохновлялся теми же лозунгами, но передовым классом теперь стал пролетариат. С ним он и пошел, рабочие стали его братьями. Нелегко дался ему этот переход, нелегко ему было найти своих братьев среди рабочих, замученных нищетой и каторжным трудом, очень смутно сознававших еще свою историческую миссию. Их невежество, грубость, несознательность, стихийное бунтарство, буйная анархическая ярость порой отталкивали, шокировали его. Но обуревавшая его натуру страсть к справедливости — сущность истинного якобинства — помогла ему совершить этот акт великого мужества.

Внешним выражением единства якобинца Делеклюза и восставших рабочих Парижа были ненависть к монархистам, стремление защитить республику, патриотический порыв, направленный против унижения Франции пособниками иностранных захватчиков. Но в своей объективной сущности переход Делеклюза к рабочему классу явился отражением того всемирно-исторического факта, что гражданская и социальная справедливость могла быть связана отныне только с рабочим классом, с социализмом, а не с буржуазией, исчерпавшей свою прогрессивную миссию.

Некоторые бывшие друзья Делеклюза говорили, что несчастное стечение обстоятельств, его болезненное состояние и даже какие-то личные претензии толкнули его в объятия парижских мятежников. Нет, Делеклюз пришел к ним вполне сознательно, не только не преследуя никаких корыстных целей, личных политических притязаний, но ясно сознавая, что он приносит себя в жертву идее справедливости, В его действиях не было и тени политического позерства, олицетворением которого служил в Коммуне другой якобинец — Феликс Пиа.

Делеклюз сознавал неопределенность исхода борьбы, реальность поражения и гибели. Незадолго до Коммуны он писал в одном личном письме: «Я печален, мой дорогой друг, я очень печален, ибо горизонт мрачен. Повсюду царит реакция, и я с ужасом предвижу возобновление под огнем врага страшных июньских дней 1848 года».