. Главной его работой стала шеститомная «История Германии в эпоху Реформации». В этом монументальном труде Л. Ранке соединил сложившуюся ранее протестантскую концепцию с патриотическими взглядами историка-государственника. По мысли Л. Ранке, выступление Лютера и завязавшаяся затем религиозно-политическая борьба в Германии знаменовали не только рождение новой Церкви, но и новой государственной идеи, отвечавшей насущным интересам германского народа, уставшего жить в аморфном политическом теле Старой Империи. Реформы, предпринятые Максимилианом I накануне Реформации, позволили частично укрепить имперское здание, движение же Лютера в случае своей полной победы обещало объединить нацию на основе единого вероисповедания. Но силы старого мира, прежде всего католическая церковь и династия Габсбургов, поддерживаемые из Рима и Испании, остановили победное шествие Реформации. В 1555 г. в статьях Аугсбургского мира ведущей силе немецкой нации — имперским князьям пришлось ограничить соединение национальных чувств и веры лишь пределами наследственных владений. Состоявшийся тогда национально-государственный раскол мог быть преодолен только спустя столетия кропотливым созиданием отдельных княжеских династий, прежде всего Гогенцоллернов. Л. Ранке протягивает ниточку прямой связи между укреплением княжеского суверенитета под знаменем Реформации в XVI в. и начавшимся объединением германских земель под главенством Прусской короны в XIX в. Вторая половина реформационного века и Тридцатилетняя война, специально освещенные историком в отдельной работе (1869), выступали для него временем упущенных возможностей. Все еще продолжавшееся реформационное движение и прогресс в экономической и культурной сфере могли привести к национальной консолидации. Но внутренний раскол самого протестантизма, наметившийся в 60-е гг., позволил католическому лагерю перейти в контрнаступление. При поддержке Испании, Рима и иезуитов в Германии началась Контрреформация, с годами приобретавшая все более агрессивные черты и ввергнувшая в конце концов немцев в тридцатилетнюю бойню. Вестфальский мир окончательно оградил молодой мир немецкого протестантизма от поползновений реакции, но одновременно увековечил национально-государственную разобщенность немцев. Одним из первых — и это придает немалую ценность его очерку — Л. Ранке выделил довольно длительную фазу мира, наступившую в годы правления Фердинанда I и Максимилиана II, указал на возможности сохранения внутренней стабильности, на хозяйственный и культурный подъем, все еще наблюдавшийся в середине XVI в. Но концептуально он лишь четче обозначил свой старый взгляд, резко противопоставив прогрессивные задачи лютеранской Реформации антинациональной политике католических сил, определившейся еще в первой половине века.
Большинство немецких историков XIX в. вне зависимости от конфессиональных симпатий следовало национально-государственной концепции Л. Ранке. Боннский историк, католик Мориц Риттер в своем, ставшем классическим, трехтомном исследовании «История Германии в эпоху Контрреформации и Тридцати летней войны» (1889–1908) подверг несравненно более тщательному исследованию вторую половину XVI в., но едва ли существенно изменил общий взгляд Л. Ранке на характер эпохи. Католические симпатии М. Риттера временами проглядывают в его повествовании, читаются между строк. Но громада фактического материала, по части сюжетов впервые введенная тогда в научный оборот, не позволяет обмануться в авторской концепции: все главное, что имело судьбоносное значение для Германии, уже свершилось до Аугсбургского мира. Князья и императоры второй половины века лишь боролись за коррективы аугсбургских решений. Медленно тлевший костер противостояния в конце концов взвился всепожирающим пламенем войны. Виновниками катастрофы были и непреклонные в своем желании полного триумфа протестантские государи, и их католические оппоненты, с воинственным пылом настаивавшие на буквальном соблюдении статей 1555 г. Вестфальский мир подвел черту под национальным унижением немцев и ужасающим разорением Германии, но в совокупности годы и Контрреформации, и Тридцатилетней войны выступали лишь придатком главного сюжета — самой Реформации, перевернувшей средневековый мир. Сложные социальные процессы, протекавшие в недрах Империи в конце реформационного века и далеко не всегда носившие разрушительный для имперских структур потенциал, не рассматривались самостоятельными явлениями, их природа не подвергалась внимательному анализу. Из общественной гущи выхватывались лишь линии церковно-политического противостояния на уровне сословной верхушки (князья), привязанные к 1517 г. и рассмотренные лишь в линейной перспективе.
Историки же нацистской Германии довели до абсолюта национально-государственную концепцию предшественников. Написанные в 1930-е гг. работы стали своего рода последним опытом националистического и «спиритуального» толкования Реформации и Тридцатилетней войны. В них выстраивалась линия преемственности «от Лютера к Гитлеру», ступенчато восходившая к венцу творения арийского духа — Третьей Империи. В Лютере нацисты видели не только воплощение духовных традиций арийского мира, но и созидателя, заложившего основы новой, современной немецкой государственности. В нем и в его последователях, религиозных наставниках и протестантских князьях XVI–XVII вв., усматривали борцов с миром погибающей реакции, выступавшей под знаменем католицизма.
