Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648 - [104]

Достаточно сложным представляется вопрос унификации правового статуса крестьян, который обычно марксистские историки рисуют весьма мрачными красками (после Крестьянской войны наступает эра «второго крепостничества»). Во второй половине века, безусловно, фиксируется ограничение общинных прав в различных местностях Германии и одновременно увеличение разнообразных повинностей. Но не везде все эти тенденции шли равномерно, а в ряде земель не наблюдались и вовсе. Бесспорно, по отношению к позднему средневековью сократилось число островков свободного крестьянства: утрачивают былую автономию общины Тироля и некоторых районов Швабии. Остаются, однако, по-прежнему прочными общинные традиции на далеком северо-западе, в имперской Фрисландии, социальные структуры которой едва ли существенно колебались под воздействием религиозных потрясений, в Дитмаршине, в некоторых уголках Вестфалии. Довольно большие пространства Центральной Германии, прежде всего земли саксонского курфюршества, Тюрингии, некоторых районов Гессена вообще не знали больших перемен в сторону ухудшения правового положения крестьян. Здесь сохранялись не только традиционно прочная общинная структура, но и личная свобода.

Так было в большинстве районов Саксонии, где крестьяне могли распоряжаться наследственным наделом и обладали личной свободой. На страже крестьянских интересов здесь стояло и княжеское законодательство: кодекс курфюрста Августа I 1572 г. закреплял за крестьянами право свободного распоряжения собственностью, ограничивал расширение повинностей и запрещал отчуждение в пользу помещиков крестьянской земли. С другой стороны, наступление дворянского землевладения на крестьянские права в землях к востоку от Эльбы, о чем уже писалось выше, не было одновременным и форсированным процессом, для второй половины XVI в. скорее имевшим характер лишь общей тенденции, но не готовой модели. В землях Бранденбургского курфюршества, еще севернее — в Мекленбурге или Померании имелись весьма существенные региональные отличия, вплоть до соседства крестьянской аренды и денежной ренты с барщиной и доминирующей господской запашкой. В некоторых случаях ухудшение правового статуса отчасти могло компенсироваться новыми хозяйственными функциями: увеличение господского хозяйства влекло создание своеобразной сельской крестьянской элиты, представленной штатом управляющих и их помощников, сидевших на денежном и натуральном довольствии. В ряде случаев религиозные принципы, исповедуемые владельцами поместий, также ограничивали их возможности модифицировать положение зависимых крестьян. Зачастую изменение характера крестьянского землевладения, разрушение старых общинных структур, побуждали дворян искать смягчающие формы, вплоть до организации всевозможных форм отдыха и досуга, патронажа над малоимущими и их детьми.

Ухудшение положения крестьян следовало как по линии увеличения объема старых повинностей, так и путем введения новых. Традиционной формой отработочной ренты оставалась работа на господском поле (барщина), всевозможные промыслы в пользу господина (пивоварение, овцеводство, рыболовство, сбор ягод и лесных плодов), ткачество на дому, выполнение ремонтных работ по содержанию усадьбы. Увеличение объема ренты варьировалось в разных регионах по-разному — от увеличения дней барщины до принуждения к промыслам. Общая тенденция в первом аспекте наблюдалась на северо-востоке в Бранденбурге, Мекленбурге и Померании. Здесь со временем начала доминировать именно классическая барщина. В Богемии. Австрии, в некоторых сеньориях Саксонии большее значение играли пивоварение и скотоводство, в основном разведение овец. Здесь под выгон скота и его разведение отчуждалась немалая доля крестьянской земли, крестьяне зачастую переводились на кормление при господской усадьбе. Введение новых повинностей шло в форме либо фиксации барщины, либо других видов отработочной ренты. На западе Германии в отличие от востока и северо-востока изменения к худшему всегда были спорадическими явлениями. Попытки господ, впрочем, очень редкие, ввести некое подобие фольварочной модели наталкивались на жесткое сопротивление общин, находивших поддержку либо у территориальных сеньоров, либо у имперской юстиции.

В отличие от времен Крестьянской войны вторая половина XVI в. и начало следующего столетия отмечены в целом снижением размаха аграрных конфликтов. Конечно, имелись и весьма впечатляющие выступления. Восстание в Верхней Австрии в 1594–1597 гг. было одним из таковых. Причины, побуждавшие крестьян к акциям неповиновения, были по преимуществу экономические, причем поводом к протестам могли стать в одном случае — увеличение барщины, в другом — запрет на охоту в господских лесах, в третьем — простое увеличение налогов. В целом, однако, по мнению некоторых немецких историков, речь шла уже не столько о принципиальном улучшении старых правовых позиций, как в эпоху Крестьянской войны, а о сохранении уже имевшихся. Характер выступлений был скорее «оборонительным», чем «наступательным». Схема крестьянских выступлений при всех частных отличиях сохраняла определенный стержень: петиции господину с жалобами на нововведения сменялись отказом в подданстве и несении «несправедливых» повинностей, затем, как правило, следовало новое, более жесткое обоснование своих жалоб и протестов, потом на повестку дня ставилось более или менее подготовленное насильственное выступление, заканчивавшееся (либо после вооруженного подавления, либо посредством новых переговоров) актом юридического соглашения, создававшим новый компромисс между господином и подданными. Свою лепту вносила и конфессионализация: иногда аграрная борьба окрашивалась в религиозное противостояние крестьян и его господина.