Германия: самоликвидация - [93]

В 1950 г. мусульмане практически не жили в Западной Европе. В 1970 г. их было около 2 млн, в основном это были алжирцы во Франции, пакистанцы в Англии и турки в Германии. Сегодня их 15–20 млн, и это число быстро увеличивается. Это увеличение в Европе идёт параллельно со старением и сокращением местного населения — пусть и в разной степени, но всегда и повсюду.

В 1968 г. число западноиндийских, индийских и пакистанских мигрантов в Великобритании составляло 1 млн. Миграция поначалу казалась как бы случайной, поскольку в Британской империи все жители считались британскими подданными (british subjects). Так продолжалось многие годы, пока право на паспорт и пребывание в стране не стали ограничиваться. Однако волнения в Англии были велики уже из-за малого числа мигрантов. За эту тему взялся консервативный политик Енох Пауэлл. Он прогнозировал в 1968 г., что при неизменном темпе иммиграции через 30 лет большая часть Йоркшира, Мидленда и «ближних графств» будут населены преимущественно или исключительно афро-азиатским населением, и настойчиво предостерегал от последствий^{322}. Его высказывания вызвали скандал, и он лишился своей должности в качестве теневого министра обороны. Но одобрение населения было подавляющим: Пауэлл получил за 10 дней 100 тыс. писем, и только в 800 из них ему возражали. На деле он оказался прав. Пауэлл предсказывал, что афро-азиатское население в Великобритании к 2002 г. вырастет с 1 млн до 4,5 млн, и к этому времени оно на самом деле выросло до 4,63 млн. Тем не менее в Великобритании и точно так же во Франции, Голландии и Германии не произошло смены политики.

Как же случилось, что такое развитие было пущено на самотёк? Кристофер Колдуэлл[53] объясняет это фактором стыда: Великобритания за 15 послевоенных лет лишилась мировой империи и управляла её обломками с надломленным чувством собственного достоинства. У Франции была травма войны в Алжире, у Голландии травма проигранной колониальной войны в Индонезии, а у немцев — травма нацизма. «Даже те, кто считал, что такой стыд неуместен, были вынуждены признать его силу»^{323}.

В Англию начиная с 1950-х гг. прибывали три группы: западные индийцы (преимущественно чёрные), индийцы, а также жители Пакистана и Бангладеш. Лишь последние группы исповедовали ислам, и именно они создали самые большие проблемы: школьная успеваемость и интеграция в рынок труда пакистанцев и бангладешцев намного отставали от индийской, и это осталось без изменений во втором и третьем поколении иммигрантов.

Особая проблематика исламских иммигрантов не ограничивается Англией. Во всех затронутых иммиграцией странах, будь то Англия, Франция, Германия, Голландия, Бельгия, Дания или Норвегия, у группы мусульманских мигрантов наблюдается одно и то же, а именно^{324}:

• интеграция в рынок труда ниже среднего уровня;

• зависимость от социальных трансфертов выше среднего уровня;

• участие в образовании ниже среднего уровня;

• фертильность выше среднего уровня;

• обособленность поселений с тенденцией к образованию параллельного общества;

• религиозность выше среднего уровня с растущей тенденцией к традиционным либо фундаменталистским течениям ислама;

• преступность выше средней, от «простой» уличной преступности с применением насилия до участия в террористических действиях^{325}. Повсюду в Европе поначалу исходили — по прошествии времени это кажется наивным — из того, что эти мигранты будут разделять западноевропейскую систему ценностей: демократию, культурную и религиозную свободу, индивидуальное стремление к благосостоянию и самореализации, и что различия сотрутся через два, самое позднее через три поколения. Этого не произошло, напротив: среди въехавших мусульман и их потомства усиливается тенденция культурной и пространственной самоизоляции. Европейская социальная система не способствовала интеграции в рынок труда и облегчала возможность оставаться среди своих — за счёт европейских социальных касс. Традиционная авторитарная структура семьи осталась неприкосновенной. Социальное давление на девочек и женщин, принуждающее их носить головные платки, покрывала и одеваться традиционно, нарастало, и наглядное отграничение от общественного большинства проступало всё отчётливее. Это привело к тому, что во всех затронутых европейских странах росла агрессия автохтонного большинства населения против этой чуждой группы, которая получала социальную поддержку в размерах выше среднего. Голландский социолог Пауль Шеффер пишет по этому поводу:

«Этот мир свил гнездо в наших городских кварталах, что приводит нас в замешательство и шокирует. Рынки, церкви, школы и спортивные общества — всё вместе и по отдельности затронуто этим переселением народов, которое происходит у нас на глазах и конца которому не видно. Мы переживаем глубочайшие изменения, и совсем не разумно недооценивать или игнорировать их»^{326}.

Часто сравнивают нынешнюю мусульманскую иммиграцию в Европу с нынешней латино-американской иммиграцией в США. Кристофер Колдуэлл указывает на то, что здесь есть основополагающие различия: иммигранты из Центральной и Южной Америки говорят на одном из европейских языков, они христианского вероисповедания и разделяют традиционную версию культурных ценностей США «подобно культуре белых представителей рабочего класса 40 лет назад»