Герман - [13]
– Врунишка-врунишка, голова как шишка!
Расческа описала дугу, разодрала дождь и тюкнула утку точно в темечко. Утка крякнула, побарахтала лапами и ушла под воду вместе с расческой. Но вскоре вынырнула и вразвалочку вышла на берег. Герман оглянулся на Злюку – тот стоял рядом и все видел, но Злюка не будет ябедничать, он друг, единственный друг. Тут Герман услышал шум с другой стороны и остановился как вкопанный. Это Руби, она уже заметила его, убегать поздно.
Руби подошла, стряхнула капли с волос и сказала серьезно:
– Ты уезжаешь?
Она показала на пакет.
– Возможно.
– А куда?
– В Адапазары.
– А с собой что взял?
Герман замялся.
– Спортивные тапочки, футболку и шорты.
Руби засмеялась и подошла на шаг ближе.
– Ты прогулял урок.
Герман молчал.
– Боров очень сердился.
– Ты шла за мной?
– С чего это мне ходить за тобой?
Этого Герман не знал.
– Идем, – позвала Руби.
Они спустились к воде. Руби сняла ранец и вытащила бутерброды. Потом оглядела пруд и поцокала. И сразу появилась утка, она вышла из воды, вперевалку притопала к Руби и принялась за хлеб с колбасой. Провозилась с едой довольно долго, потом возвратилась в воду и стала дрейфовать вдоль берега, загребая боком.
Руби повернулась к Герману.
– Это моя утка. У нее крыло сломано.
Неизвестно отчего Герман вдруг повеселел. Сел на размякшую землю, вытянул из-под подбородка узел и сунул его в рот. На вкус неплох. Утка лежала на воде тихо, кособоко – похоже, она дала течь.
Руби доедала бутерброды.
– Тебе не нравятся рыжие? – спросила она внезапно.
Герман закашлялся и выплюнул узел.
– Рыжие волосы?
Глаза у Руби стали совсем узкие.
– А у тебя правда плешь на голове?
Герман смотрел на нее, рыжие волосы вспыхивали, несмотря на дождь, они пылали как огромный нимб.
– Нет два раза!
– Дай посмотреть!
Она потянулась сорвать с него зюйдвестку. Герман вцепился в нее двумя руками, стал отбрыкиваться, Руби упала и откатилась в сторону. Встала в грязи на коленках и давай всхлипывать вперемешку с хохотом.
– Плешивый! Плешивый!
А потом молча поднялась, взобралась на взгорок и пропала за статуями.
Герман остался сидеть. Дождь все лил. Утка плавала, сужая круги. Он сидел, пока не закоченела спина и из земли не выползла темнота. Тогда он встал и мимо ресторана, где уже убрали стулья, вышел на площадь Фрогнер. И почти сразу зажглись фонари. Ветер гнал мокрый желтый свет по тротуару. Домой Герману идти не хотелось. Оставалось одно – идти к дедушке.
Дверь здесь никогда не запирается. Герман осторожно отворил ее и скользнул в темный коридор. Уже отсюда был слышен дедушкин сон, что-то пузырилось и лопалось меж тонких синих губ. Герман прошел дальше, в комнату, и сел рядом с кроватью. Вот дедушка, лежит – и ничего не поделаешь. Лицо у него цвета разбавленного водой молока, и с каждым годом оно все водянистее, еще немного – и дедушка станет невидимкой.
Но тут дедушка медленно повернул к Герману лицо, открыл глаза, попытался улыбнуться.
– Это ты, Герман? Я проспал целый день?
– Это я. Сегодня четверг.
– Дождь сильно льет?
– Снега пока нет, дедушка.
Они помолчали. На ночном столике сохла половина рыбной котлеты. Герман сунул ее в рот. По краям зачерствела и жесткая.
– Шапку снимать не будешь? – спросил дедушка.
– Оставлю, наверно.
– И правильно. Неровен час вихрь налетит.
– А сквозь балдахин дождь капает?
– Случается. Но обыкновенно в наших краях погода сносная.
Он нащупал плитку шоколада и протянул Герману. Они долго рассасывали свои кусочки, и цвет дедушкиного лица стал ярче.
– Дочь твоя врет.
Дедушка сглотнул, адамово яблоко заходило как акулий плавник.
– Что ты сказал?
– Дочь твоя врет. По-черному.
– Герман, ты это о своей маме?
– Она мне не мать. Меня прибило к берегу Осло-фьорда на круге, а она меня подобрала.
– Ты почему так сердишься?
– Не могу сказать.
– Ладно. Расскажешь в другой раз… В другой раз.
Дедушка снова заснул, но ненадолго, вскоре с подушки долетел вопрос:
– Я тебе рассказывал, как мой приятель выиграл большой приз в железнодорожной лотерее перед самой войной?
– Да.
– Этот парень, Мартин его звали, он был очень правильный. Никаких глупостей себе не позволял. Зарплату отдавал жене крона в крону. Но по случаю выигрыша он не мог не проставиться. Отмечали мы долго, понятное дело, как оно и бывает. В конце концов он двинул домой, и так ему не терпелось порадовать жену, что он решил срезать путь и пройти наискось через стадион, от южного входа до северного. Он жил неподалеку от «Бишлета», на площади Хьелланда. Но до дома он так и не дошел. Ему попал диск в голову, и он умер на месте.
– А жена его получила утешительную премию.
– Поездку на двоих на экспрессе в Берген. Да, забыл сказать, Герман. Заходили твои родители. Они тебя везде ищут и волнуются.
Дедушка закрыл глаза, спрятал рот и вытянул руки поверх одеяла.
Герман разглядывал лысую голову, похожую на мяч, который потихоньку сдувается. Он не смог удержаться – наклонился и дотронулся до дедушкиной головы: она была волглая, и в ней что-то тихо пульсировало, тонкая кожа подрагивала. Дедушка открыл один глаз и улыбнулся уголком рта. Герман убрал руку.
– Не бойся, – прошептал дедушка. – Все путем.
Свернув на свою улицу, Герман увидел у подъезда полицейскую машину и кучу людей: они тянули длинные шеи и перекрикивались. Он притормозил, чтобы тихонько сдать задом обратно за угол, но тут с грохотом распахнулось окно. Бутыля сегодня был в голосе, он заорал, размахивая пивной бутылкой перед красным носом:
