Герман Геринг — маршал рейха - [94]

Расстроенный Геринг, как мог, пытался найти в вышеизложенном утешение и примерял свой новый фельдмаршальский мундир.

Меньше чем через месяц немецкие войска, которые нацисты теперь крепко держали в своих руках, прошли маршем по Австрии и оккупировали эту страну в бескровной кампании, проведение которой в значительной степени обеспечил Герман Геринг. Впоследствии он хвастался, что добился капитуляции Австрии серией стратегически и тактически скоординированных телефонных звонков, и в значительной степени это было правдой. То была война межгосударственных телефонных переговоров, и к тому времени, когда вермахт пересек австрийскую границу, вследствие «уговоров» Геринга и предварительного давления Гитлера австрийцы были готовы сдаться без сопротивления.

Когда Геринг удостоверился, что противодействия внутри Австрии аншлюсу с Германией не будет, он повез Эмму через границу в ее первый визит в замок Маутерндорф, где провел свои самые чудесные дни детства и отрочества. Баронесса Лилли встретила их так, как будто они два последних цивилизованных человека в мире варваров, и по всем признакам находилась на грани нервного срыва в связи с немецкой оккупацией.

Оказалось, что сильнее всего в тот момент она тревожилась о младшем брате Германа, Альберте, который так разительно походил на покойного фон Эпенштейна. Несколько лет назад, разочаровавшись в нацизме, он уехал в Австрию и некоторое время жил на денежную помощь крестного. Теперь он работал на киностудии в Вене, и баронесса Лилли боялась, что он может попасть в беду, потому как часто открыто высказывался против Гитлера. Геринг пообещал, что проследит, чтобы он не попал в лапы гестапо, и она благословила его за доброту.

Когда они стояли с Эммой на зубчатой стене Маутерндорфа, она снова сказала:

— Не забывайте, придет день, и все это станет вашим, — потом вздохнула и проговорила: — Если только меня минует все это. Войны ведь не будет? Не думаю, что я смогу перенести ее.

Геринг заверил ее, что войны в стране не будет.

На улицах Вены стены домов уже были размалеваны свастиками и антиеврейскими подписями и лозунгами, а тротуары покрылись осколками разбитых витрин еврейских магазинов. Ходили слухи, что с приходом нацистов семь тысяч евреев покончили жизнь самоубийством, и гестапо уже начало преследования. В возбуждении антиеврейских настроений сыграл свою роль и Геринг, сразу дав свое согласие «обработать» население на предмет «еврейской угрозы», когда к нему обратилась с этой просьбой делегация австрийских нацистов.

Вообще Геринг питал удивительно двойственные чувства к евреям. Он был человеком, который мог бы сказать: «Среди моих друзей есть евреи», потому что фактически так оно и было. Его крестный отец, риттер фон Эпенштейн, его ближайший помощник, Эрхард Мильх, несколько подруг-актрис Эммы входили в круг близких ему людей. Ему нравились еврейские композиторы; Вместе с тем он также считал, что евреи своими спекуляциями и происками способствовали поражению Германии в первой мировой войне, и был уверен, что они жирели и наживались на страданиях Германии в ужасные послевоенные годы.

Дома, в спальне, он соглашался с Эммой, что евреи — такой же народ, как любой другой («но немного умнее», — добавлял он, ухмыляясь), и что среди них есть и хорошие, и плохие люди, как в любой другой национальности. Что же касается его самого, то он давно для себя установил, что если ему кто-то симпатичен, то лучше всего считать, что он или она — не евреи, невзирая на национальность.

— Я сам определю, кто является евреем, а кто нет! — заявил он как-то своему подчиненному в ответ на его замечание о каких-то посетителях его дома.

Если бы Геринг мог выбирать, то компании какого-нибудь неистового гонителя евреев, типа Юлиуса Штрайхера, он предпочел бы общество любого еврея. Он чувствовал себя не в своей тарелке и искал повод, чтобы уйти, когда слышал, как прирожденные антисемиты типа Геббельса и Гиммлера спокойно обсуждали проблему ликвидации евреев. Злобные, режущие ему слух антиеврейские разглагольствования Гитлера повергали его в уныние на долгие часы после окончания разговора с ним, и он рисковал вызвать гнев фюрера, помогая Эмме время от времени вырывать евреев из когтей гиммлеровского гестапо.

Но он не обладал мужеством для того, чтобы высказать Гитлеру свою позицию по этому вопросу (или по иному вопросу такого же типа) и попытаться отстоять ее. Партийной политикой был антисемитизм, поэтому он ему следовал. А впоследствии Геринг сказал:

— У меня не было никакого желания уничтожать евреев. Я просто хотел, чтобы они покинули Германию. Но что я мог поделать, если этот процесс начался? Ведь эти монстры сцапали даже одну из самых близких подруг Эммы, и мне пришлось приложить очень большие усилия и сильно рисковать, чтобы спасти ее.

Это было правдой, хотя она не делала его менее виновным, чем остальные.

23 марта 1938 года, вскоре после оккупации Австрии, Геринг произнес в Вене речь, в которой сказал:

— Я должен обратиться к венцам с очень серьезными словами. Сегодня их столица не может с полным правом величаться германским городом. Как можно назвать германским город, в котором живут триста тысяч евреев? Вена выполняет важную германскую миссию в области культуры и экономики. Ни там, ни там евреев использовать мы не можем.