Герлен. Загадочная история легендарной семьи парфюмеров - [39]

Этот прекрасно сбалансированный аромат поистине гениален. Это были первые духи, изготовленные на заводе Guerlain, которые содержали альдегиды. Женственный и нежный аромат L’Heure Bleue, тем не менее, несет внушительную обонятельную силу, и в этой особенности заключался парадокс. Аромат раскрывался по-разному: иногда нежный и чувственный, порой тонкий и интенсивный, временами сдержанный и бурлящий или интимный и яркий. Запах, который довольно трудно определить, но легко узнать: ведь он, казалось, способен покорять сердца и тела.

Флакон для этих духов в стиле ар-нуво был одним из первых дизайнов Раймона Герлена в сотрудничестве с Жаком Шевалье из Baccara. Его выгнутое плечо, чувственные линии, запятые, вырезанные на стекле, отражают приметы художественного стиля, который характеризуется извилистыми линиями, напоминавшими изгибы женского тела. Вогнутая пробка вызывает ассоциации с вывернутым наизнанку сердцем или головным убором жандарма. Все это вызывало грусть о безвозвратно уходящей эпохе.

В манере акварелей Клемана Серво (1886–1972), изображавших набережную Сены напротив Нотр-Дама, которые использовались в рекламе L’Heure Bleue, этот аромат стал символом счастливого и утонченного периода Прекрасной эпохи.

Это время, увы, бесследно растворилось среди ужасов Великой войны.

Война

С объявлением Первой мировой войны в 1914 году Жак сразу же был мобилизован. Это стало настоящей трагедией, так как у него только что родился второй сын, Клод-Жак.

Сам ли Жак, попросивший у своей Лили носовые платки, смоченные в L’Heure Bleue, распространял их в окопах, чтобы поддержать боевой дух солдат и дать им утешительное чувство женского присутствия в этом мире страданий и смерти? Никто не знает.

L’Heure Bleue вскоре стал «ароматом крестной» в честь крестных матерей, которые брали на себя обязательство отправлять письма и небольшие надушенные саше для солдат на фронте. Романтичный и проникновенный, этот необыкновенный запах символизировал для мужчин, брошенных в горнило Великой войны, мир и мягкость женского общества. Посреди бушующего конфликта он воспринимался как талисман, метафора красоты в жестоком и кровавом мире.

В 1914 году Дом Guerlain наконец обосновался в доме 68 на Елисейских Полях, в самом центре проспекта, который в скором времени будет признан «самым красивым в мире». Габриэль и его сыновья, как всегда обращенные в будущее, обрели престижнейший парижский адрес. Потребовалось время и много терпения, но это был успех. Великолепное здание было построено по проекту архитектора Шарля Мюи, которому мы обязаны отелями Ritz в Париже и Carlton в Лондоне.

Газеты того времени называли его работы «новыми храмами красоты», и, безусловно, Дом Guerlain хотел построить такой храм в самом сердце Парижа. Элегантность столицы быстро вошла в привычку. Оформление магазина было доверено художникам из Каррары, а для отделки стен использовали семнадцать видов мрамора. По сути, это был «Салон продаж», как говорили в то время, где опытные консультанты встречали клиентов в роскошной и немного торжественной обстановке. Все это было олицетворением престижа Дома Guerlain.

Помещения штаб-квартиры теперь располагались на верхних этажах. Туда можно было подняться по великолепной лестнице, украшенной коваными перилами, достойными роскошных особняков XVIII века. Верхняя часть лестницы вела в просторный зал, из которого можно было пройти в кабинеты. Самый приватный кабинет служил местом проведения семейных советов. Стены в нем были облицованы деревом в стиле Людовика XV, а благородный венгерский паркет покрыт богатыми коврами. Именно там принимались все важные решения, касавшиеся компании; они сохранились в архивах. Туда приходили именитые клиенты со всего мира, многие из которых, увы, канут в вечность в водовороте Первой мировой войны.

Конфликт, разрывавший Европу, не подорвал веры Дома Guerlain в лучшее будущее. Pour Troubler, Vague Souvenir и Quand Vient l’Été стали флагманскими продуктами лета 1914 года, и магазин на Елисейских Полях всегда полон посетителей.

В следующем году, когда Жак Герлен вернулся с фронта, получив серьезное ранение и лишившись глаза, атмосфера стала куда более тяжелой. Ушел дух безрассудства. Нации погрязли в войне, пожиравшей людей, и пришло понимание: она затянется надолго.

Потрясенный всем увиденным и пережитым на фронте, Жак Герлен замкнулся в себе.

Парфюмер и творец тончайших ароматов, как он мог забыть лужи крови, пожираемые крысами трупы, зловоние гниющих тел, запах мочи и экскрементов – весь ужас отвратительного отсутствия гигиены и всеобщую атмосферу смерти в траншеях Первой мировой?

Конечно, он искалечен, но вправе ли жаловаться, размышляя о судьбе своих товарищей по окопам, которым шрапнелью оторвало кисть, руку или ногу? Жак никогда не говорил об этом, оставляя невысказанным то, что не мог выразить словами. Разумеется, эти воспоминания не приносили ему облегчения, а жалости он не хотел. Это было противно его характеру. Стеклянный глаз не вызывал боли, но она осела в глубине его души, и он искал спасения в работе. Он замкнулся, полностью посвятив себя созданию новых ароматов и своей семье.