Герцогиня и султан - [88]

Жанна поднялась и удалилась, оставив генуэзца в полном недоумении.

Он посидел, подумал и пошел на поиски Жаккетты.

– Что-то не похоже, чтобы твоя госпожа была так уж благосклонна к кавалерам!

– Это смотря к каким! – нагло заявила Жаккетта. – Госпожа платье-то по полдня выбирает, а уж о кавалере и говорить нечего. Она на абы что кидаться не будет. Она даже баронов за людей не считает.

Нервы генуэзца не выдержали, а может быть, обладая холодным расчетливым умом (непременная принадлежность удачливого торговца), он прикинул все за и против и решил с капризной дамой не связываться. Замечание Жаккетты о баронах вбило последний гвоздь в крышку гроба, где упокоилась его надежда.

И Жаккетте не удалось больше разбогатеть ни на сольдо, а Жанна потеряла прекрасную возможность быстро закончить лик Девы Марии, потому что вышивать просто так было страшно неинтересно.

Глава XXXII

По сложившейся в незапамятные времена традиции привилегированные пассажиры столовались вместе с капитаном.

Жанна, по вредности характера упустившая генуэзца, который теперь вежливо держался от нее вдалеке, принялась искать новых развлечений. Познакомившись с капитаном чуть поближе, Жанна принялась выспрашивать у него про орден и остров, куда они плыли.

Капитан был патриотом Родоса и знал он немало.

– А вы знаете, госпожа Жанна, – рассказывал капитан, – что нынешний глава ордена, наш несгибаемый Пьер д'Обюссон, уже сороковой Великий магистр со времен брата Жерара. Да-а… С тех пор как меч Святого Престола утвердился на острове, турки нам покоя не дают. Но господин Великий магистр преподал им хороший урок.

– Я знаю! – кивнула серьезная Жанна. – О господине Пьере д'Обюссоне слагают легенды по всей Европе. Но так хочется узнать, как же было дело, от очевидца. Когда слышишь, как горсточка рыцарей и их оруженосцев отстояла Родос, сердце сжимается от гордости и тревоги за них.

– Сейчас тревожиться нечего! – уверенно сказал капитан. – Милостью Божией мощь ордена сейчас отпугивает османов. А знаете, господин Пьер ведь попал на Родос совсем молодым. Дай бог памяти, в тысяча сто сорок четвертом году это было. Послушником он начал служение ордену. И сразу показал себя не только храбрым молодцом, но и умницей.

А в пятьдесят третьем пал Константинополь, и слепому стало ясно, что турки примутся за нас. И тогдашний Великий магистр послал господина Пьера в Европу собрать денег и оружия, чтобы было чем отражать нападения. Господин Пьер с блеском выполнил это поручение и, когда вернулся, его поставили адмиралом. А ведь это было вопреки традициям: обычно адмирал флота в ордене итальянец! Мне даже посчастливилось некоторое время плавать на его судне.

Господин Пьер лично руководил возведением укреплений. Наши бастионы построены так, что могут выдержать пушечные залпы! И в стенах есть специальные бойницы для пушек, специальные – для арбалетчиков, а под стенами заложили сухие рвы, широкие и глубокие.

А в семьдесят шестом году господин Пьер стал Великим магистром. Турки становились с каждым годом все наглее и наглее. Господин Пьер даже отправил послание султану Мехмеду с требованием прекратить разбойные набеги на земли ордена. Но султану мало было, что его головорезы жгут поселения и режут вилланов. Орден был ему как кость в горле. Он желал большой войны. Султан собрал войско тысяч в сто и посадил на корабли. А у нас, смешно сказать, рыцарей и оруженосцев было шестьсот человек, да наемного войска тысячи две, да городское ополчение – а какие из них вояки? Летом дело было. Турки, не мешкая, высадились в заливе и сразу же установили пушки.

– А я и не думала, что у них такое современное вооружение, – удивилась Жанна.

– Были бы деньги! – махнул рукой капитан. – Султан не только пушек накупил, но и немцев сведущих. А его башибузукам только бы саблями махать, пушкари из них – как из овечьего хвоста парус.

И вот только они установили пушки, как стали обстреливать бастион святого Николая, а он – как ключ к крепости. Несколько суток стреляли почти непрерывно. Ядер перевели, страсть. Но наши держались. А где-то через неделю после начала осады, конец мая был, как помню, перебежал к нам немец один. Мастер Георг. Выяснилось, большущая шишка у турок – главный умелец по пушкам. Лопотал он, что, мол, не может снести, как братьев-христиан с его помощью уничтожают. Господин Пьер его радушно принял, все честь по чести. Но велел шести рыцарям следить за немцем неусыпно. Друг, враг, а когда такая война, сам себе иногда не веришь. И выяснилось: Георг этот проклятый лазутчиком был. Не то на большие деньги от турок польстился, не то еще почему.

Я тогда еще господину Пьеру поразился. Другой бы, только слух об измене перебежчика прошел, приказал бы снести одним махом голову немцу и в ров его выкинуть, без лишних разговоров!

– Неужели вы хотите сказать, что Великий магистр его пощадил? – поразилась Жанна.

– Нет, господин Великий магистр созвал орденский суд, на котором рассмотрел вину этого немца, ее доказательствами, только когда суд вынес приговор, мастера Георга казнили.

Ну вот, получил он, значит, по заслугам. А мы все в крепости сидим. Лето к своей маковке идет, жара. Турки то ядрами стены бьют, то сами лезут. Мы отбиваемся. Город уже в руинах, особенно в южной части. Окраины разрушили напрочь. Еврейский квартал разметали по камешку. Тяжко было, скажу я вам, очень тяжко. Кажется, чего я в жизни только не видел, а вот та осада так мне в память врезалась – до страшного суда помнить буду. Ведь я чудом уцелел, все мои товарищи полегли на стенах. Июля двадцать седьмого дня это было. Пошли башибузуки в атаку. А в стенах уже то там дыра пробита, то здесь пролом светится.