Герцогиня и султан - [24]

Но тут подоспевшая Фатима каркнула над ухом осла:

– Ир-р-р-ра!!!

И он возобновил движение.

Увы, спокойное течение поездки продолжалось недолго. Осла не иначе как подсунул шайтан.

Караван прибыл на перекресток улиц. Масрур и Фатима благополучно свернули на нужную дорогу, но осел Жаккетты, попущением Аллаха, увидел на другой улице привлекательную ослицу. И с места в карьер припустил за ней, да так резво, что Масрур с Фатимой даже растерялись. Жаккетта, ничегошеньки не видя, тряслась в седле и думала, что вот-вот неминуемо свалится в лужу или в кучу навоза.

Первой опомнилась Фатима, хотя участь попасть на обед к крокодилу грозила Масруру. Осел мчался в направлении кучки оживленно разговаривающих торговцев, несомненно стопроцентных мужчин, в тележку одного из которых и была впряжена серошерстная красавица. Но Фатима издала боевой клич, развернула своего скакуна и пустилась вдогонку за беглецами.

Смеялись торговцы, смеялись уличные мальчишки, играющие в камешки. Фатима неслась, как армия пророка на неверных. Изнемогающий под ее тяжестью ослик из последних сил догнал блудливого собрата. Фатима решительной рукой совлекла длинноухого с пути греха и направила его по дороге, предначертанной Аллахом.

Жаккетту уже тошнило и от любовного напитка, бродящего в закоулках ее тела, и от богатого на приключения и тряску пути. Хотелось содрать с головы закрывавшее мир покрывало, спрыгнуть с набившего синяки, несмотря на подложенную подушку, седла.

Но тут сильные руки Масрура опять подняли ее и понесли. Затем опустили. Горячая ладонь Фатимы ухватила ее руку и потянула за собой. Затем с головы слетело опротивевшее покрывало, и Жаккетта прямо перед собой увидела сидящего на возвышении. мужчину.

Не очень высокий, но и не маленький. И не такой толстый, как здешние купцы. Уже приятно. Небольшая аккуратная бородка и тонкие усы обрамляют рот. Черные глаза под густыми бровями глядят невозмутимо и чуть устало. Над бровью наискосок уходит под тюрбан шрам. Простое однотонное одеяние и небольшой тюрбан не бросаются в глаза: они обозначают социальный статус их владельца, но не больше. Самое роскошное в его наряде – оружие и пояс.

Он ей приглянулся. Было это действием отвара коварной Фатимы или движением сердца – кто знает? Но Жаккетте очень захотелось понравиться именно этому человеку, может, потому, что он смотрел на нее недоверчиво, словно ожидая подвоха. Жаккетте стало обидно и за себя, и за Фатиму – зря ее, что ли, столько времени мучили, готовя в восточные женщины!

И Жаккетта страстно решила не ударить в грязь лицом.

… Круглолицая, подобная полной луне или динару в фарфоровой чашке, девушка застенчиво улыбнулась и бросила на шейха быстрый взгляд из-под изогнутых, словно тугой лук, бровей.

При взгляде на ее полную грудь и крутые бедра шейх Али почувствовал, что в нем пробуждается интерес к жизни, совсем было угасший после первой покупки.

Фатима дотошно фиксировала все изменения в душе покупателя, словно открытую книгу читая его лицо. И мысленно прибавляла динар за динаром к первоначальной цене Жаккетты.

Пора было окончательно добить шейха.

– Двигай персиком! – прошипела Фатима и дала знак музыкантам.

Бросая взгляды на шейха, Жаккетта закружилась по ковру. Ей безумно хотелось, чтобы у него было такое же восхищенное лицо, как у мужчин, смотревших выступление Фатимы.

Но пока глаза шейха насмешливо улыбались.

«Полюби меня! – молила взглядом Жаккетта, извиваясь в такт музыке. – Ты хороший, я знаю! Ты – человек из другого мира, я боюсь вашего мира. Возьми меня и спрячь за своей спиной, ведь ты привык быть чьей-то защитой. Ты привык сражаться и стойко переносить лишения в пути, я вижу. Тебя боятся. Или любят, или ненавидят, но все уважают. Ты знаешь себе цену, но и из меня сделали дорогой товар. Я не хочу больше на корабль, не хочу переходить от купца к купцу. Возьми меня к себе!

Я вижу – у тебя теплые глаза, хотя мало кто об этом знает! Наверное, только твоя мама и женщины, которых ты любишь! Ты беспощаден к врагам, и даже друзья боятся навлечь на себя твой гнев. Но ты не обидишь ни женщину, ни ребенка. Ты привык править, ты родился для этого. Все твои предки были вождями, страх и смирение тебе не известны. Гордость и бесстрашие – вот слова на твоем знамени.

А я даже не знаю, кровь каких племен и народов намешана во мне за века, что пронеслись над нашей деревней. Потому что после ухода воинов, не раз и не два захватывавших аквитанские земли, рождались в домах похожие на них дети, зачатые против воли матерей.

Но сейчас это неважно – я нравлюсь тебе. Я чувствую это. Я не знаю умных слов, имя мое, как и имена моих предков, канет в безвестность под копытами коней таких, как ты. Но я умею чувствовать – это дар от бога.

Я сейчас в чужой одежде, в чужих украшениях, в чужом танце. Даже тело чужое – его откормили специально для тебя. Но душа-то у меня – моя! Она одна то, что не изменится. И у тебя будет в ней свой уголок, хотя тебе, наверное, это и безразлично…

Но я же нравлюсь тебе, шейх! Иначе не теплели бы твои глаза! Во имя Аллаха милосердного, Господа нашего Иисуса Христа, Пресвятой Девы и всех святых и пророков, кто имеет власть над этим миром, прощу – возьми меня! И я честно буду дарить тебе любовь – это все, что у меня есть… Но зато я не умею продавать ее за красивый браслет, отмеривать, точно товар… Возьми меня, шейх!»