Герцоги республики в эпоху переводов - [7]
Навязчивая мысль о необходимых, но еще не осуществленных переводах соседствует с неспособностью дать убедительный ответ на вопрос, что же еще требуется спешно перевести. Жалобы на отставание в области когнитивных наук звучат повсеместно, хотя специалисты считают, что здесь быстро переводится практически все, что публикуется за границей. В свою очередь, исследователи в области когнитивных наук сетуют, что отставание продолжает ощущаться из-за недостатка переводов по аналитической философии, в то время как аналитические философы говорят о переводческом буме в этой области в последние пятнадцать лет. В целом, за исключением разве что биоэтики и американской этнометодологии (где опять же, по утверждению знатоков, уже многое переведено), на основании интервью невозможно составить список, который мог бы лечь в основу новой программы переводов на французский. И, несмотря на это, в интеллектуальной среде сохраняется болезненное ощущение, что надо продолжать ликвидировать отсталость. Вместе с тем многие с уверенностью предсказывают спад переводов, объясняя это дороговизной переводов и недостаточной государственной поддержкой — хотя Франция занимает далеко не последнее место по количеству субсидий, выделяемых на переводы в сфере наук о человеке.
Неудовлетворенность состоянием переводов на французский и сохраняющаяся убежденность в интеллектуальной отсталости Франции свидетельствуют о том, что переводы не выполнили своей главной миссии. Они не смогли найти и перенести на французскую почву новую интеллектуальную модель. Парадигму не удалось вывезти ни из-за океана, ни из-за Рейна, ни даже из таких экзотических мест, как «сибирская глубинка». Переводы не стали эффективным орудием преодоления интеллектуального кризиса 80-х годов. Среди многообразных причин такого положения дел есть одна, которую никак нельзя сбрасывать со счету. Сколь бы хороши ни были когнитивные науки и сколь бы привлекательной ни казалась американизированным французским интеллектуалам аналитическая философия, этим направлениям не удалось завладеть умами так, как двадцать лет назад — структурализму.
Синдром парадигм
Социология выдохлась, психоанализ выдохся. Нет инноваций. Бурдье покончил с Бурдье, Турен покончил с Туреном, а остальные социологи все самоучками занялись философией.
Оливье Монжен
«Время неуверенности», «эпистемологическая анархия», «эпистемологический кризис», «кризис научности» — таковы слова-эмблемы, запечатлевшие диагноз кризиса, поставленный социальным наукам уже почти двадцать лет назад. Современный дискурс о кризисе возникает в середине 80-х годов., когда становится очевидным, что главные способы объяснения общества, которыми до сих пор столь успешно пользовались социальные науки, — марксизм, психоанализ, структурализм — перестали выглядеть убедительно. Функционалистские парадигмы («школа подозрения», как назвал их Поль Рикер), основанные на недоверии к рациональным мотивам поведения и объясняющие развитие истории и общества действием всесильных «факторов», исчерпали кредит интеллектуального доверия. Эпоха детерминистических учений осталась в прошлом. Сама по себе смена, одного учения на другое, конечно, мало смутила бы научную общественность. Проблема стала напряженно ощущаться потому, что исчезнувшие старые модели, которые вскрывали суть происходящего с помощью анализа глобальных структур, не были заменены новыми:
«Никакая объединяющая парадигма не пришла на смену структуралистской <…> Появлялись новые способы осмысления, но ни один из них не смог наложить свой отпечаток на тотальность всего исследовательского поля, как это было в случае структурализма»[35].
Мир внезапно предстал лишенным всякого определенного объяснения. На месте нескольких учений, способных разложить любую сложную общественную ситуацию на серию простых схем, возникло несметное множество новых направлений, носящих разные названия. Марк Ферро, историк, член редколлегии «Анналов», оценивает сегодняшнюю ситуацию в социальных науках как «секторный империализм»:
«В результате те, кто претендует на то, чтобы понять современный мир, ведут себя как пауки в банке. Они грызутся по поводу методологических инструментов дисциплин, которые не в состоянии судить ни о тотальном, ни о глобальном, а только о частном с помощью своего ограниченного метода. Конечно, это вызывает разочарование, и общество чувствует фрустрацию от такого анализа».
Было бы неверным считать, что на протяжении последних двадцати лет никто не пытался изменить такое положение дел и обновить интеллектуальный пейзаж. «Синдром парадигм», длившийся с середины 1980-х до середины 1990-х годов., служит лучшим доказательством того, что во Франции прилагались серьезные усилия, чтобы создать в рамках традиционных социальных наук новые конфигурации идей.
Следует напомнить, что дискурс о кризисе приходит на смену господствовавшему в 1960–1970 гг. представлению о расцвете социальных наук и познания вообще[36], о безграничных возможностях, которые открывало перед обществом исследование социальной реальности. Распад великих парадигм не сразу вызвал ощущение безнадежности и эпистемологического тупика — напротив, поначалу он спровоцировал краткий период эйфории, упоение свободой от методологических принуждений. «Синдром парадигм», который пришел на смену эйфории, смягчал диагноз кризиса оптимистическим прогнозом о возникновении новой парадигмы, которая либо должна была вот-вот возникнуть, либо уже сформировалась незаметно для непосвященных. Провозглашение новой парадигмы всегда несло в себе рецепт борьбы с кризисом — смысл парадигмы и состоял в том, чтобы предложить способ излечения социальных наук от их недугов.
Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях.
Эта книга посвящена танатопатии — завороженности нашего общества смертью. Тридцать лет назад Хэллоуин не соперничал с Рождеством, «черный туризм» не был стремительно развивающейся индустрией, «шикарный труп» не диктовал стиль дешевой моды, «зеленые похороны» казались эксцентричным выбором одиночек, а вампиры, зомби, каннибалы и серийные убийцы не являлись любимыми героями публики от мала до велика. Став забавой, зрелище виртуальной насильственной смерти меняет наши представления о человеке, его месте среди других живых существ и о ценности человеческой жизни, равно как и о том, можно ли употреблять человека в пищу.
«Что говорит популярность вампиров о современной культуре и какую роль в ней играют вампиры? Каковы последствия вампиромании для человека? На эти вопросы я попытаюсь ответить в этой статье».
Был ли Дж. Р. Р. Толкин гуманистом или создателем готической эстетики, из которой нелюди и чудовища вытеснили человека? Повлиял ли готический роман на эстетические и моральные представления наших соотечественников, которые нашли свое выражение в культовых романах "Ночной Дозор" и "Таганский перекресток"? Как расстройство исторической памяти россиян, забвение преступлений советского прошлого сказываются на политических и социальных изменениях, идущих в современной России? И, наконец, связаны ли мрачные черты современного готического общества с тем, что объективное время науки "выходит из моды" и сменяется "темпоральностью кошмара" — представлением об обратимом, прерывном, субъективном времени?Таковы вопросы, которым посвящена новая книга историка и социолога Дины Хапаевой.
К выходу самой громкой сериальной премьеры этого года! Спустя 25 лет Твин Пикс раскрывает секреты: история создания сериала из первых уст, эксклюзивные кадры, интервью с Дэвидом Линчем и исполнителями главных ролей сериала.Кто же все-таки убил Лору Палмер? Знали ли сами актеры ответ на этот вопрос? Что означает белая лошадь? Кто такой карлик? И что же все-таки в красной комнате?Эта книга – ключ от комнаты. Не красной, а той, где все герои сериала сидят и беседуют о самом главном. И вот на ваших глазах начинает формироваться история Твин Пикс.
Речь в книге идет о том, что уровень развития страны и особенности жизни в ней определяются законами государства и его экономической и социальной политикой. На примере Финляндии показано, как за семь столетий жизни при разных законах возникла огромная разница между Россией и Финляндией. И это совершенно закономерно. Приведены примеры различий. Дана полезная информация о Финляндии. Есть информация для туристов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга является первой попыткой создания всеобъемлющей истории русской литературной критики и теории начиная с 1917 года вплоть до постсоветского периода. Ее авторы — коллектив ведущих отечественных и зарубежных историков русской литературы. В книге впервые рассматриваются все основные теории и направления в советской, эмигрантской и постсоветской критике в их взаимосвязях. Рассматривая динамику литературной критики и теории в трех основных сферах — политической, интеллектуальной и институциональной — авторы сосредоточивают внимание на развитии и структуре русской литературной критики, ее изменяющихся функциях и дискурсе.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.