Герцоги республики в эпоху переводов - [4]
II. ГЕРЦОГИ РЕСПУБЛИКИ
Провинциальный комплекс парижан
Слово «интеллектуал» возникает во Франции во время дела Дрейфуса, а именно тогда, когда аристократия окончательно лишилась политической власти, которой она обладала до начала III Республики. Когда вы читаете Пруста или Даниеля Галеви, вы понимаете — это конец республики герцогов. Итак, интеллектуалы рождаются в тот момент, когда герцоги утрачивают свое значение и роль для республики. Отсюда остается лишь один шаг до того, чтобы сказать, что интеллектуалы — это прирожденные герцоги республики…
Пьер Нора
Когда я пессимист, я говорю себе, что Париж — это Швейцария, крошечный слабонаселенный уголок мира, и что по-настоящему важные вещи в литературе приходят из Африки, из латинской Америки, или создаются эмигрировавшими в Лондон индийцами, и что в скором времени то же самое произойдет и с социальными науками. Мы увидим, как потрясающие, простые и мощные идеи выходят из сибирской глубинки…
Люк Болтански
Несмотря на огромное количество переводов на французский в области социальных наук, французские интеллектуалы крайне скептически оценивают достигнутое. Признавая, что сейчас переводится больше, чем раньше, они спешат отметить, что успехи весьма относительны и что только по сравнению с предшествующими годами полного отсутствия переводов ситуация несколько улучшилась. Общим местом являются жалобы на то, что не переведены даже классические тексты. Эти рассуждения неразрывно связаны с представлением об интеллектуальном отставании Франции[24], которое призваны ликвидировать переводы. Вот что говорит об этом историк, член редколлегии «Анналов» Жак Ревель, президент Школы высших социальных исследований[25] с 1995 по 2004 г.:
«Во Франции наблюдается некоторый прогресс по сравнению с тем состоянием невежества и заносчивости, в котором она находилась еще несколько лет назад. Сейчас переводят больше, чем ранее, но все равно недостаточно, так как переводы стоят дорого. Но по крайней мере исчезло представление о самодостаточности французской интеллектуальной жизни. Напротив, сегодня есть ощущение большого отставания…»
Такая точка зрения типична не только для представителей сугубо академической среды. Эрик Винь — один из ведущих сотрудников издательства «Галлимар»[26], полностью ее разделяет:
«Интеллектуальная жизнь выигрывает от того, что сегодня дебаты во Франции меньше, чем раньше отмечены потрясающим невежеством и отсутствием интереса ко всему, что происходило вне ее пределов…»[27]
Упоминание достижений в области переводов неизменно наводит на мысль об отсталости, как если бы распространение переводов вело не к удовлетворению, но к обострению интеллектуального голода.
«Сейчас переводится практически все, что выходит в Штатах… Мы преодолели наконец нашу отсталость. Конечно, мы не так быстро переводим, как итальянцы… Отставание было во всем, даже в переводах художественной литературы… Франция читала только своих великих… В последние 15 лет Франция была не очень продуктивна, следовательно, пора поставить часы на точное время, пора перевести все, что есть лучшего в мире, в Москве и в Петербурге…»
— считает Оливье Монжен, философ, автор книг по интеллектуальной истории, один из редакторов журнала «Esprit». В глазах интеллектуалов отсталость Франции выглядит столь непреложным фактом, что одна из программ переводов так и называется: «Программа преодоления отставания в переводах с немецкого языка».
Причины отставания Франции очевидны для моих собеседников. В его основе лежит, по их мнению, интеллектуальная замкнутость, которая была свойственна Франции в эпоху расцвета структурализма в 1960–1970-е годы. Вот как подытожил эти представления Бернар Конен, социолог, известный своими работами в области когнитивных наук:
«В ответ на вопрос о причинах отставания в переводах Дан Шпербер[28] вам скажет одно слово: „Гексагон“[29]. Французская культура была гексагональной и оставалась такой до 1980-х годов. Это модель, согласно которой все главное происходит во Франции. Все ключевые фигуры — французы: Дюркгейм, Фуко, Деррида, и нам не нужны ни американцы, ни итальянцы, ни русские… Даже Выготский не был переведен на французский — я его читал по-английски».
Пора, когда Париж был законодателем интеллектуальной моды, осталась в прошлом, и это к лучшему — так можно резюмировать эти настроения.
«Функционалистские парадигмы были последним моментом, когда Париж мог воображать себя создателем ортодоксии и интеллектуальным центром мира»,
— считает Жак Ревель.
Все облегченно вздыхают, упоминая о конце эпохи структурализма, ибо только теперь стало возможно начать преодоление «франко-французского провинциализма».
Единодушное стремление увидеть корни интеллектуальной отсталости Франции в эпохе структурализма не может не вызывать некоторого недоумения: ведь то была одна из наиболее плодотворных эпох интеллектуальной истории, когда Франция, без сомнения, играла лидирующую роль в развитии наук о человеке. Отрицание структурализма как «отсталого направления» становится понятно только в свете сегодняшнего разочарования в функционалистских парадигмах. Их прошлое величие воспринимается теперь исключительно как проявление односторонности, отбросившей Францию назад. Может быть, желание изобличить французскую замкнутость и провинциализм — наследие эпохи 70-х годов — скрывает разочарование в том, что расцвета наук о человеке не хватило на наши дни?
Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях.
Эта книга посвящена танатопатии — завороженности нашего общества смертью. Тридцать лет назад Хэллоуин не соперничал с Рождеством, «черный туризм» не был стремительно развивающейся индустрией, «шикарный труп» не диктовал стиль дешевой моды, «зеленые похороны» казались эксцентричным выбором одиночек, а вампиры, зомби, каннибалы и серийные убийцы не являлись любимыми героями публики от мала до велика. Став забавой, зрелище виртуальной насильственной смерти меняет наши представления о человеке, его месте среди других живых существ и о ценности человеческой жизни, равно как и о том, можно ли употреблять человека в пищу.
«Что говорит популярность вампиров о современной культуре и какую роль в ней играют вампиры? Каковы последствия вампиромании для человека? На эти вопросы я попытаюсь ответить в этой статье».
Был ли Дж. Р. Р. Толкин гуманистом или создателем готической эстетики, из которой нелюди и чудовища вытеснили человека? Повлиял ли готический роман на эстетические и моральные представления наших соотечественников, которые нашли свое выражение в культовых романах "Ночной Дозор" и "Таганский перекресток"? Как расстройство исторической памяти россиян, забвение преступлений советского прошлого сказываются на политических и социальных изменениях, идущих в современной России? И, наконец, связаны ли мрачные черты современного готического общества с тем, что объективное время науки "выходит из моды" и сменяется "темпоральностью кошмара" — представлением об обратимом, прерывном, субъективном времени?Таковы вопросы, которым посвящена новая книга историка и социолога Дины Хапаевой.
Сергей Удальцов, лидер движения «Авангард красной молодежи» и координатор «Левого фронта», более ста раз подвергался задержаниям на митингах и демонстрациях. В 2014 году Мосгорсуд признал Сергея Удальцова виновным в организации массовых беспорядков на Болотной площади в Москве в мае 2012 г. и приговорил к 4,5 года лишения свободы.В своей книге С. Удальцов прежде всего рассказывает о причинах протестного движения в России: о пресловутой «вертикали власти», коррупции, политическом беспределе, отсутствии реальных свобод, плачевном состоянии хозяйства и культуры страны.
Сборник статей посвящен рассмотрению причин возникновения, форм существования и механизмов реализации этнических конфликтов в Латвии, Литве и Эстонии в период 1991–2013 г. Представленные авторами материалы являют собой попытку осмысления опыта борьбы нетитульного населения этих стран против действующих в них режимов этнической дискриминации.
Архитектор и преподаватель «Стрелки» размышляет о советской модернистской архитектуре спальных районов, обнаруживает её неожиданную связь с московским концептуализмом, а также предлагает новые подходы к сохранению культурного наследия.
Из журнала "Техника — Молодежи" № 7 1955 г.Рис. Л. Смехова.
Одна из самых острых проблем, с которой столкнулась Европа в XXI веке, – нелегальная иммиграция. Причем для Франции, впрочем как и для России, разрешение ее стало первостепенной задачей.Террористические акты и регулярные вспышки насилия в иммигрантских кварталах, грабежи и убийства ни в чем не повинных граждан, даже детей, стали обычным явлением в современной Европе. Если не остановить это нашествие, – утверждает лидер правой партии «Национальный фронт» и кандидат в президенты Франции 2012 г. Марин Ле Пен, – оно может обернуться утратой национальной самобытности тех стран, которые ему подверглись, и полномасштабной катастрофой.Как ведут борьбу с этой угрозой «Национальный фронт» и его лидеры в своем «крестовом походе» за Францию для французов, читайте в новой книге Владимира Большакова.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.