Геракл у Адмета - [2]

Правда, поплакав и пожертвовав святому человеку определённое количество семейных денег, жительницы города Б* покорно возвращались в семейное ярмо.

Все, кроме тёти Насты.

Наверное, контраст между развесёлым пьяненьким Помидорчиком и возвышенным суровым пророком был слишком впечатляющим для её женской натуры.

Помидорчик вернулся из корчмы и увидел на столе пустую шкатулку, где Анастасия хранила остатки приданого – горстку серебряных рублей, два золотых кольца и золотые монисты. При кратком обзоре выяснилось, что исчезли и припрятанные в копилке деньги. На испуганный рёв Помидорчика пришла соседка и сообщила, что Наста-Клёцка подалась в святые сёстры к бородатому пророку. Все попытки Петра вернуть жену к семейному очагу или хотя бы переговорить с ней разбиваются о железную стену духовной общности бородача, хромого и белых платков.

– Слушай, друг, копейку дам, сходи в тот проклятый дом, приведи ты мою глупую женщину с деньгами назад!

Через полчаса Шлопак Мамонька с Помидорчиковой, ещё не заработанной, копейкой в кармане стоял перед добротным домом пани Крыси, почтенной ветеринарской вдовы. Сквозь закрытые окна слышалось «аллилуйя». Шлопак вежливо постучался. «Аллилуйя» не смолкла, но скрипнула дверь, и Мамонька увидел бородатого мага, который в прошлом году на ярмарке нанимал его сидеть в восковой фигуре и дёргать за ниточки, чтобы фигура могла шевелиться. Маг платил Мамоньке пять копеек в день и строго заповедал хранить тайну живой фигуры. А Шлопаку что? Раз сказано – он так и сделает.

– Добрый день, господин маг! – от искренней улыбки Мамоньки бородача аж передёрнуло. – А я вот поручение имею...

В доме тёти Крыси горели свечи. Восемь женщин, среди них хозяйка со строго поджатыми губами и дородная Помидорчикова Анастасия, сидели на лавках вдоль стены и сверлили глазами Шлопака. Плотно повязанные белые платки напоминали не столько о монастыре, сколько о больнице. Старик угрожающе расхаживал за спиной гостя, и его хромая нога придавала шагам ритм похоронного марша. Бородатый пророк, известный Мамоньке под именем Мага, возвышался перед щуплой фигурой Шлопака, как Самсон перед филистимлянами.

– Раба божья Наста выбрала себе праведный путь! – басил пророк. – Никакие земные грешные заботы не могут совратить её! Аки Господь наш и апостолы Его, должны мы оставлять ближних наших из любви к ним же и идти по заблудшему миру со Словом Божиим...

Мамонька согласно кивал головой. Красиво говорил господин Маг, громко! Но долго...

– Извините, может, мы с пани Анастасией уже пойдём?

Белые платки злобно зашипели, бородач покраснел. А Шлопак вежливо продолжал:

– И монисто своё, пани Анастасия, не забудьте... Пан Петро просил... И деньги...

Громкие обвинения тёти Насты в адрес нечестивого мужа слились с возмущением всех присутствующих.

– Это сейчас божеские деньги! – горланил бородач. – Грешник Пётр должен был не требовать их назад, а продать всё, что имеет, и пожертвовать! Каждый, кто принесёт сюда все свои деньги, спасётся! Только пожертвованием денег можно добыть место в Царстве Небесном. А я – посредник в этом деле. Так и скажи всем, бродяга.

Шлопак невольно заволновался. Бородач говорил громко и доходчиво, но что-то не то. В Шлопаковом издании Священного Писания не было такого вывода о деньгах... О любви к ближнему – было... О том, что не укради, – было. Не пожелай жены ближнего своего, имущества и так далее... Мамонька честно об этом и рассказал. Со священниками, школярами и другими осведомлёнными людьми пророк и не собирался дискутировать, но ведь здесь – какой-то недомерок... Громогласные аргументы пророка отлетали от маленькой фигуры Шлопака, как дождевые капли от зелёных листов скромного крыжовника. Понемногу визгливые голоса женщин в белых платках и хромого помощника пророка стихли, слышен только был яростный рёв бородача да вежливый тонкий голос гостя.

– Но ведь он правду говорит, – наконец сказала старшая из женщин, в прошлой светской жизни – торговка зеленью. – Что это за святость, если к пальцам деньги прилипают? Разве Христос с апостолами деньги собирали?

Бородатый пророк почувствовал, что теряет власть над своими кроткими овечками, и возвысил голос. Бедный Мамонька всегда страдал, когда кто-то при нём сердился, злился, ругался. А тут он сам – причина ругани! Но бородач явно говорил что-то вопреки заветной серой книжечке из Шлопаковой сумы, каждое слово которой – книжечки, а не сумы, конечно, – запечатлелось на Шлопаковом сердце, как десять заповедей на Моисеевых скрижалях. Кстати, еврейский Моисей тоже не был разговорчивым, попросту – так сказали бы, что у него каша во рту... Но не может земля быть без пророка! И город Б* не мог. Тонкий голос Мамоньки возвысился до вершины горы Синай... Конечно, в окрестностях города Б* не имелось горы Синай, но если бы была – там Мамоньковы речи непременно услышали бы!

И сняли просветлённые женщины свои белые платки, и высказали бородатому вождю, что у каждой накопилось на него за дни скитаний, а от глаз местечковой тётки ничего не скроется! Ни тайное свидание с румяной молодкой, ни продажа ростовщикам отданных на покупку места в раю колец.