Геракл — праотец славян, или Невероятная история русского народа - [5]

Несомненно, что пелазги стремились, в согласии с Юнгом, к совершенству «по врожденному свойству человека и народа реализовать себя в завершенности, навязывающейся нам, вопреки всем нашим сознательным стремлениям, но в согласии с архаической природой архетипа» (Юнг, 1997. V, примечание № 123. С. 78).

А как же иначе!

КАНЦОНА

Чужие нам Ливан и Палестина,

Как уссурийским дебрям

Край ассирийский. Нет! Не это слово.

Вдали родным озвученные ветром,

Вы след от колесницы

Арийцев борзоходнейших как холод.

Покинув Ливны, хором

На юг неслись, погода им — ливан[2].

Тепло. Не хохлятся к ненастью птицы.

И этот вот годится,

Стан опаленный солнцем — Палюстан.

Возликовал их стан.

Откуда мы? Из рая,

Гиперборейцы Тулы мы, израиль —

Терзание благое, туч оскал. —

Давным-давно осели все кочевья,

А звери передохли.

И только лишь за окнами машины

Скрежещут, воя, как степные волки,

Да звонкие качели —

Сверхсамолеты — обнесут страшилищ,

Туристов быстрых тыщи,

По континентам света — и домой.

Нет угомона только на жидеев.

Кочующее племя,

Свободное за чей-то счет живой,

Ослоголовые — долой!

Могучая Звезда[3]

С небес, со своего пути, сражалась с вами:

Низверженные, яму

Вы роете другим, она — для вас, без дна.

Ворожат вам, потворствуя, тупые

Клеветники: вы — сила.

Гнилое слово смол неутолимых,

Убожливых к добру, неугасимых

Во зле людей. Былые

Дела родных славян — петлей и клином,

Лишь суета — малина,

Без отдыха и пауз суета.

Срываются скорей, скорее с места

И улизнуть им лестно,

А паузы по-княжески всегда

Патриархальны. Да,

Лжецы все — современны,

Подделки ваши и замены,

Как месть нам — остальным — скрывают, плуты.

Канцона-песнь, не умирают жанры,

Все кто-нибудь поет в народе,

Сказали Кожинов, Бахтин и Блок, —

А наш народ широк

И путь отмеченный не пройден,

Орфейным жанрам рады.

Слепой Восток, худой ли Юг

Тревожат мир, не возражай, а крикни:

Эй, арии всех стран,

Соединяйтесь! Воздух отравили.

(12) У Ликаона, сына Пелазга, была также дочь Каллисто. Она сопровождала Артемиду на охоте, носила точно такой же наряд, как Артемида, и поклялась богине навсегда остаться девушкой. Но Зевс, обходя огромные стены неба— не обвалилось ли что, — направил взор на землю и беды смертных. И вот поражен красотой девушки, встреченной им, — и огонь разгорается в жилах. Только узрел отдыхавшую в непорубленной роще, вовсе без стража, стиснул ее в объятьях. Сопротивляясь, она вступила с ним в борьбу, — но победитель Зевс взмыл в небеса (Ovid. Met. II. 401–438). Чтобы скрыть это от Геры, он превратил Каллисто в медведицу, но Артемида застрелила ее за то, что она не сохранила девственность. После гибели Каллисто Зевс поместил ее среди звезд и назвал Медведицей.

Теперь мы знаем, говорил вавилонский поэт-гаруспик[4], что все, днем незначительное, разрастается по ночам; рядом со всем, что днем мало, маячит то, что ночью велико. Мы проникаемся восхищением перед звездным небом. Чувствуем, что звезды объявляют нам правду.

II

Гераклу было ведомо, что Медуза Горгона, через своего сына Пегаса, ненавязчиво связана с поэзией и поэтами. — Драконообразная голова Афины. — Эпическая проекция: Геракл и Илья Муромец. — Первые русские князья происходят от рода Филиппа Македонского. — Значение лука Геракла в Троянской войне. — Паллада и богиня безумия Ате. — 1941 год. — Иван Грозный. Опричнина

(1) Геракл в шестом колене по материнской линии был потомком Персея, а в пятом — Перса, от которого пошел род персидских царей. Его матерью была Алкмена, мужем которой стал Амфитрион. Но Зевс, приняв его облик, сошелся с Алкменой и она родила Геракла. Уже в зрелом возрасте он был усыновлен Зевсом и Герой по обычаю древних: «Богиня легла в постель, и прижав к груди дородного героя, протолкнула его через свое одеяние и уронила наземь в подражание действительным родам», — так описал этот обычай Диодор (Фрэзер, 1986. С.22).

Геракл выделялся среди всех людей необыкновенным ростом и силой. С первого взгляда можно было сказать о нем, что он сын самого Зевса. Ростом он был в четыре локтя[5], глаза сверкали огнем. Но это рост, который достигает 1 м 84 см, делает понятным восхищенные отзывы византийских греков о славянах примерно такого же роста: «высокие как пальмы», — и ужас римских солдат, набираемых из средиземноморского и балканского регионов, которые, впервые увидев высокорослых германских варваров, плакали ночью перед сражением.

(2) Во времена Геракла, как свидетельствуют об этом современники, все в своих действиях следовали за своими начальниками, и государство покоилось на равновесии между небом и землей, на согласии мрачного и светлого. В связи с этим и музыка возникала как осмысление мира, она была радостная, громкие звуки не считались прекрасными (Гессе Г. Игра в бисер). Лучшие люди должны были знать музыку и уметь ее исполнять. Геракл учился пению и игре на кифаре у Линя, брата Орфея. Но Геракл убил его ударом кифары за то, что Линь побил его. Казалось бы, в этом случае был нарушен существующий порядок, когда все в своих действиях следовали за своими начальниками, жизни был причинен вред, и должна была появиться бурная, волшебная «музыка гибели», а вслед за ней народный ропот. Но когда Геракла привлекли к суду по обвинению в убийстве, он прочел перед судом закон Радаманта, сына Зевса, самого справедливого из людей, давших людям законы, о том, что, кто ответит ударом на несправедливый удар, не подлежит наказанию, и был, таким образом, освобожден от наказания. Мало того, тогда чувствовали, как говорит один современник, доверие к себе самому, к собственной силе и собственному достоинству, ценилась личность и ее отклонения от нормы, уникальность, часто даже патология (Ггссе Г. Игра в бисер). И это ценилось: Гомер «свершителю подвигов чудных» дал эпитет «зверский Геракл» (Od. XXI, 22 слл.).