Геракл - [3]

А там, в долине умирали выжившие. Раненые взывали к небу о помощи. И трупы валялись вперемежку с живыми. Но глухи небеса к мольбам слабых и равнодушны. А посреди хаоса смерти на каменном островке рыдал тот, кто был причиной побоища и гибели сотен и сотен, хоть и перед лицом неведомой матери Фионил не сумел бы разъяснить, в чем его вина. И тогда поднялся юноша с колен, и, обратя лицо к небу, воскликнул:

— Пусть будут прокляты те, кто из мести иль скуки, от ненависти иль недомыслия учинил это злодейство! Пусть боги покарают его лютой карой, пусть не найдет он покоя ни среди мертвых, ни среди живых, ибо нет предела морской пучине и нет предела подлости человеческой!

Громовой хохот был ответом. Хохотала земля, вздыбливаясь валунами и расходясь в зияющих трещинах ухмылки, грохотали небеса, раскачивая на небосводе светило, море смеялось мириадой сверкающих брызг. И пришел ответ, но его не расслушать.

Тот же слезливый туман — и просветление. Фионил почувствовал, что его, лежащего, бьют по щекам и плещут в лицо водой. Сквозь дымку проступило и разъяснилось светлое личико Физбы, озабоченно склонившейся к нему на коленях. Черные локоны свисали тяжелыми канатами, смешиваясь, сплетаясь со светлыми прядями Фионила.

Что?.. Что это было?.. — ни мокрых камней, ни простертых окровавленных тел. Лишь бормотала поодаль безумная грязная старуха.

Разве можно бродить в такую жару? — ласково пеняла девушка, прохладными ладонями отирая лицо Фионила.

А… — все еще не веря глазам, недоверчиво попытался приподнять голову юноша, — город цел? Я видел развалины!

Город? — девушка приподнялась на одно колено, изумленно бросив взгляд через плечо на пыльные улочки с торопящимися в сень жилищ обитателями. — Вы, видно, совсем ослабели от этой проклятущей жары!

Но Фионил все еще чувствовал пронизывающий ветер и хохочущий голос с небес, орущий что-то оскорбительное и желчное.

А та старуха? Черная эфиопка? — заозирался юноша.

Девушка озадаченно прикусила нижнюю губу, окликнула кого-то из глубины хижины:

Маменька! Принеси виноградного сока для юноши!

Из прохладного полумрака упала женская тень, и уже добрые руки протягивали глиняную чашу к пересохшим губам юноши.

— Пейте! — улыбнулась слегка увядшая женщина. Но следы былой красоты, как сусальная позолота, проступали в мягких очертаниях лица, правильной форме носа, в слегка усталых глазах. — Ну, и напугали вы нас, когда вдруг свалились прямо перед нашими окнами! — ласково покачала головой женщина. — Физба уж собиралась за лекарем мальчонку посылать, но, хвала богам, вот уже и румянец у вас на щеках!

Физба? Вашу дочь зовут Физба? — встрепенулся Фионил: хоть что-то из его видений было правдой.

Мне показалось… — начал он, но умолк, так не вязались его видения с полуденным сонным зноем и мирным жужжанием мух над навозной кучей.

И он один услышал шепот грязной нищенки, тянувшей монотонную песнь попрошаек:

Ты увидел кусочек своей судьбы и судьбы своего народа. Это было предостережением грекам и Греции…

Фионил наморщил лоб, но тут же легкая ладонь девушки разгладила мимолетную морщинку и подслушанная мысль ушла, словно ее никогда и не было.

Зато были счастливые встречи по вечерам, когда кожа Физбы пахла свежей водой и была чуть солоноватой от морской пены. Они наслаждались друг другом, утоляя испепеляющий жар, и не могли насытиться. Фионил знал и любил каждый изгиб ее податливого тела, чувствовал, как под его ладонью набухают бутоном розы соски.

Горячие губы, жадные в темноте, раскрываются ему навстречу, словно раковина-жемчужница.

И только на небо, полное любопытных звезд, Фионил никогда не смотрел, предпочитая блеск обкатанных морскими волнами камешков-голышей в лунном свете.

Мать Физбы на забавы молодых смотрела сквозь пальцы. Она сама в девичестве помнила, как шелковиста на ощупь кожа любимого, а постылый муж всегда найдется для такой красавицы, как Физба Напрасно шушукались соседские кумушки.

Это достойный юноша, — объясняла она, — что из того, что он не богат и еще ничего не обещал?

Соседки поджимали губы и укоризненно уходили.

Она морочит тебя! — подзуживали приятели Фионила. — Ты — игрушка в руках ненасытной сучонки!

Но Фионил бросался на обидчиков с кулаками под дружный смех толпы. Его Физба, его душа, была чиста и невинна. Правда, порой Фионила изумляли чересчур яростные ласки подруги, слишком искусными казались ее объятия и поцелуи.

Кто обучал тебя? — шептал он удивленно, от слоняясь.

Любовь к тебе! — пушистым зверьком жалась к нему девушка, наматывая свои густые пряди ему на пальцы. И он снова забывал обо всем.

В тот день Фионила задержали в его горной хижине неотложные дела. Его подросший козленок оказался стельной козой, и принес хозяину хорошенькое белорунное потомство в виде двух прелестных козляток. Фионил лишь скреб в затылке, размышляя, что, собственно, делать с привалившим счастьем Он из-за Физбы забывал есть и пить, а нахальный козленок, взбрыкнув копытцами, наотрез отказался от собственных детенышей Подоить козу юноша кое-как подоил, но все последующее рисовалось ему в самых мрачных тонах.

Козлята с первых минут жизни проявили трогательную беспомощность. Фионил никак не мог припомнить, так ли дрожал и жалобно блеял его питомец, своего козленка Фионил выудил из горной расселины, причем тот, несмотря на длительную голодовку, — шкура висела на вздымающихся ребрах — решительно упирался всеми четырьмя копытцами, норовя проткнуть благодетеля бугорками рожек. Эта ж новоявленная малышня лишь слабо посмакивала смоченный в молоке протянутый палец: кормление затянулось до обеда. Потом процедуру пришлось повторять раз за разом — в хлопотах Фионил опомнился лишь тогда, когда козлята, укутанные в его плащ, блаженно прикрыли незрячие глазки, а остророгий месяц посеребрил горные пики, бросил колеблющийся след на тропинку вниз.