Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи - [250]

Посол, конечно, приукрасил свои впечатления. В тот день супруги Димитровы сфотографировались вдвоём. На снимке мы видим Георгия Михайловича в новом сером кителе, сидящим в кресле, и Розу Юльевну, которая стоит позади слева, чуть склонившись к нему. Несмотря на ретушь, видно, как исхудал и постарел Димитров, как поредели его волосы. Но главное, что притягивает внимание, — его глаза, полные муки, его взгляд, устремлённый куда-то далеко, в неведомую бесконечность…

Телеграмма болгарских студентов из Свердловска[116], полученная в санатории 18 июня в 9.50 утра, принесла дуновение новой жизни, которая набирала силу и обещала скорые перемены на родине. «Дорогой тов. Димитров! — говорилось в телеграмме. — Поздравляем Вас с днем рождения. Желаем Вам скорее выздороветь, вернуться на родину и с новыми силами продолжить дело построения социализма в нашей стране. Обещаем Вам отдать свои силы на овладение советской наукой, для того чтобы вместе с Вами работать за лучшую жизнь нашего народа».

Димитров использовал телеграмму как закладку, читая роман Бальзака «Отец Горио» (московское издание 1949 года). Там её впоследствии и обнаружили…

Трогательную телеграмму прислал Коларов: «Дорогой Георгий! Сегодня все мои мысли с тобой, мой самый сердечный и самый близкий товарищ, с которым я делил и самые большие радости, и самые тяжкие испытания, и смертельные опасности на пути борьбы нашей славной партии. Самое сильное лекарство против всякой болезни — это воля к жизни, дающая силу работать для счастья народа, величия Родины и осуществления идеала. А ты в наибольшей степени обладаешь такой волей».

Но воли к жизни уже почти не осталось.

За пятнадцать лет Димитров много раз бывал у Сталина в Кремле и на даче в Кунцеве. Сталин же был у Димитрова всего один раз — в палате барвихинского санатория. Произошло это 25 июня. Рассказы немногочисленных очевидцев столь неординарного события разнятся в деталях, но вряд ли существенно то, сколь продолжительной была их встреча — десять минут или полчаса, о чем они говорили — только о здоровье или о положении в Болгарии, был ли визит высокого гостя запланирован заранее или имел место экспромт. По воспоминаниям Георгия Чанкова, Сталин поинтересовался состоянием Димитрова, когда они с Червенковым были у него на приёме, и сказал, что хочет побывать у него, только просил Димитрову заранее не сообщать. «Мы, однако, его предупредили», — признаётся мемуарист.

Некоторые комментаторы не избежали соблазна увидеть в этом намерении зловещий смысл, хотя для Сталина, конечно, давно не было тайной, что Димитров обречён, чем и объясняется его прощальный визит.

Бойко Димитров запомнил, как он, охваченный волнением, ожидал в комнате охраны момента, когда гость спустится с верхнего этажа и пройдёт мимо дверей. «Увидел со спины Сталина в светло-серой форме генералиссимуса, идущего по коридору всего в двадцати шагах от меня, — рассказывает он. — Был поражён его невысоким ростом и почти квадратным силуэтом — ничего общего с образом вождя на фотографиях, портретах и в художественных фильмах, которые я видел. Когда я показался в коридоре, один из телохранителей что-то ему прошептал — очевидно, что сын Димитрова вышел, чтобы его увидеть. Сталин остановился и оглянулся. Смущённый и испуганный, я моментально удрал».

После посещения Сталина Георгий Димитров приободрился и даже попытался работать. Он продиктовал два письма для Червенкова^{360}. Его могучий дух ещё жил и хотел жить, но истерзанное болью, истаявшее тело не могло сопротивляться неизбежности.

Первого июля состояние Димитрова резко ухудшилось. Агония длилась больше суток. «В первые часы ночи на 2 июля меня разбудили, — продолжает свой рассказ о тех днях Бойко Димитров. — Вместе с Розой

Юльевной и Фаней привели в палату для прощания. Димитров был без сознания. Запомнил его тяжелое и неровное дыхание»^{361}.

Болгарская делегация — Вылко Червенков, Георгий Чанков, Антон Югов и Елена Димитрова, — вылетевшая из Софии рано утром 2 июля, не застала Димитрова в живых — он скончался в 9 часов 35 минут[117].

Двенадцатая тетрадь дневника осталась невостребованной. Белые страницы зияли безмолвной пустотой.

Москва узнала о кончине Димитрова неведомым образом. Уже через час москвичи стали звонить в болгарское посольство и спрашивать, когда будет прощание. В час дня Юрий Левитан зачитал по радио правительственное сообщение, а к вечеру в городе были раскуплены все цветы.

ЦК БКП и правительство Болгарии приняли решение о бальзамировании тела Георгия Димитрова и постройке в Софии мавзолея, куда оно будет помещено для всенародного поклонения. Поскольку успешный пример подобного рода был хорошо известен, правительство обратилось с соответствующей просьбой в Москву. Как только было получено согласие Сталина, академик Борис Ильич Збарский — биохимик, известный тем, что в 1924 году вместе с анатомом Владимиром Петровичем Воробьёвым бальзамировал тело В. И. Ленина, проделал необходимые предварительные процедуры. С самого начала в этой работе участвовал его сын, будущий академик Илья Борисович Збарский.

Прощание с Георгием Михайловичем Димитровым началось в Колонном зале Дома союзов в 7 часов вечера. В 23.20 в почётный караул у гроба встали И. В. Сталин и члены Политбюро ЦК ВКП(б). Траурное шествие москвичей продолжалось до трёх часов ночи.