Геополитический романс - [14]

— За деньги, которые они мне платят, я им и на стол подам и стриптиз на столе устрою, — нагло посмотрела ему в глаза Жанна, похлопала себя по крепким, но уже начинающим оплывать бёдрам. — Если они, конечно, захотят смотреть.

В последнее время ей доставляло удовольствие говорить ему наперекор.

Аристархов внимательно смотрел в её сузившиеся потемневшие глаза и не знал, что ответить. Он мог сказать какую-нибудь грубость, мог махнуть рукой и уйти, наконец, мог съездить ей по физиономии, но он не мог её понять. Пожалуй, впервые с того дня, точнее, вечера, как уложил её в полковой амбулатории на медицинскую кирзовую кушетку, которую она предварительно застелила свежей простынёй со штемпелем «пионерлагерь «Чайка». Это сообщало ему чувство абсолютного земного одиночества, сродни тому, какое он однажды испытал, пролетая над уничтоженной советской автоколонной. Ни одного живого, только море огня, развороченные цистерны, чёрные, как головешки, трупы в песке.

— Теперь, Аристархов, я получаю больше тебя! — рассмеялась Жанна, но не было в её смехе ни веселья, ни удовлетворения, одно лишь презрение к мужу, из чего Аристархов заключил, что Жанна всё равно считает, что зарабатывает недостаточно.

И ещё ему отчего-то подумалось, что Жанне очень хочется, чтобы он возразил или возмутился. Тогда она скажет ему всё. Аристархов всегда трудно осмысливал внезапный переход женщин от лояльности к безжалостности. На его глазах в Германии без видимых причин распалась не одна семья. Аристархову, впрочем, казалось, что уж они-то с Жанной никогда. Глядя в сузившиеся, потемневшие малахитовые глаза жены, он понял, что грань немыслимо тонка, что лояльности в Жанне осталось ровно столько же, сколько в уральских камнях этого самого, выработанного ещё в прошлом веке, малахита. А может, ещё меньше.

Но Аристархов не давал простора эмоциям, не обобщал, не клепал логическую цепь, не провидел, тем самым накликая её, катастрофы. Тем более что очевидный переход Жанны от лояльности к безжалостности как-то сглаживался, был не столь остр и ранящ в повседневных отношениях. Бюргерский особняк на берегу круглого прохладного озера в Саксонии если и не казался Аристархову крепостью, то не казался и воздушным замком, карточным домиком, готовым рухнуть от любого неосторожного движения.

Подъезжая к дому, он увидел, что темны окна. Аристархов всё же прошёлся по комнатам: вдруг вернулась и легла спать?

Пусто. И в детской пусто.

Только в слабом свете специальной лампы мерцал на подоконнике круглый, как плафон, аквариум. Динка увидела его в здешнем зоомагазине и не отстала, пока не купили. Сама же и определила, кому в аквариуме жить: двум белым африканским лягушкам, удивительно похожим на маленьких — с руками и ногами, — но как бы расплющенных водяных человечков, то матово-стеклянных в витиеватых лиловых прожилках, то синеющих, то пунцовеющих изнутри. Вероятно, лягушки меняли цвет в соответствии с какими-то своими лягушачьими ощущениями. Они прижились в аквариуме, активно поедали корм, носились кругами, а иногда странно застывали на дне, покачиваясь, прижавшись друг к другу, как в шаге, причём та лягушка, которая сзади, обхватывала ту, что спереди, за живот лапками, отчего возникало впечатление, что первая стремится куда-то, а вторая её не пускает, тормозит. Действительно ли первая стремилась, в самом ли деле вторая её тормозила или всё было наоборот, никто не ведал.

Но Жанна однажды заметила Аристархову:

— Гляди-ка ты, совсем как мы!

— Мы? — удивился Аристархов. В их жизни было по-всякому, но никогда, кажется, не было стоя.

— Я не об этом, — поморщилась Жанна, — видишь, как он, гадина, вцепился в неё, не пускает?

— Куда не пускает? — неожиданно обиделся за «него» Аристархов.

— Куда-куда? На кудыкину гору! Куда она хочет! — разозлилась Жанна.

— Домой в Россию? — усмехнулся Аристархов.

— Ну конечно, — внезапно успокоилась Жанна, — куда же ещё? Домой в Россию.

Аристархов забыл про лягушачий разговор, но через несколько часов за ужином Жанна вдруг произнесла, глядя куда-то в сторону:

— Не знаю, как тебе, Аристархов, а мне Россия не дом.

А что тогда дом, хотел спросить Аристархов, но не посмел, так как сам не был уверен: дом ему Россия или не дом? Если дом, то странный какой-то, такой, что у Аристархова не только никогда не было в нём своего дома, но и вообще не предвиделось, как и у большинства вывозимых из Германии в российское никуда офицеров. Дом, жадно разинувший пасть на скопленные Аристарховым немецкие марки, но щетинисто враждебный всем попыткам хоть как-то в нём устроиться. Последний по времени ответ капитан Аристархов получил наложенным платежом из Вологодской области: за семьдесят заболоченных соток хрен знает в какой дыре с него требовали… сто тысяч долларов. «Дом», которым была Россия, в который предположительно стремилась одна лягушка, а другая её не пускала, видимо, полагал, что отважнее всего его будут защищать бездомные офицеры.

Аристархов знал, где располагался особняк, в котором убиралась, а теперь, стало быть, ещё и прислуживала Жанна. Несколько раз он отвозил её туда, забирал. Недавно, впрочем, Жанна купила подержанную крохотную «хонду» и с тех пор перемещалась по Германии самостоятельно.