Генрих VIII и его королевы - [31]
Кроме Екатерины и ее дочери Марии, которая разделяла ее принципиальную непокорность, оставалось весьма немного тех, кто готов был отказать в королевских почестях должным образом коронованной и помазанной королеве. Один французский наблюдатель позже писал: «… англичане стремились бесконечно чествовать свою королеву. Не потому, я думаю, что они этого хотели, но чтобы угодить своему королю…»>[88]. Поэтому у Анны, вероятно, было мало иллюзий насчет своей истинной популярности. Однако это фактически не имело значения. Пока она будет пользоваться благосклонностью короля, подданные будут почтительно ожидать у ее дверей, а враги-аристократы прижмут языки, как это было во времена столь же непопулярного Томаса Уолси. Даже обвинениями в государственной измене не всегда удавалось сломить народных агитаторов или сплетников в пивных, но их можно было предоставить всегда стоящему на страже министру короля. Однако судьба Уолси была и известным предупреждением о том, что может произойти, если Генрих разочаруется и голоса критиков достигнут его ушей.
Безопасность Анны летом 1533 года была, наконец, обеспечена королем из-за ребенка, которого она носила, и из-за всех будущих детей, которых она могла зачать. Генрих совершал обычный объезд ближайших графств, несмотря на ее положение, и двор с напряжением ждал события, которое должно было произойти в сентябре. Анна прибыла в Гринвич, чтобы, согласно обычаю, побыть в затворничестве, 26 августа, учитывая, что роды ожидались к концу следующего месяца. Однако 7 сентября она разрешилась от бремени дочерью. То ли ребенок родился несколько раньше срока, то ли королевская чета намеренно отложила срок родов, чтобы скрыть время зачатия, — неизвестно. Самым главным было то, что этот ребенок оказался девочкой вместо столь страстно желаемого сына. Торжества были негромкими, и Шапуис не мог удержаться от смешков. Однако это не напоминало то разочарование, которое вызвал последний выкидыш Екатерины в 1518 году. Более того, ребенок был здоров и прекрасно сложен, так что вряд ли можно было сделать вывод, что Бог осудил второй брак короля, даже если его благословение не сразу исполнилось до конца. Разочарование не нарушило отношений Генриха с его новой женой, и крестины, состоявшиеся в церкви францисканского братства 10 сентября, были проведены с такой же политической дальновидностью, как и коронация>[89]. Само это братство было центром очень активного и открытого противодействия разводу и подверглось в связи с этим чистке. Многих из друзей Екатерины вынудили также участвовать в службе, чего они с радостью бы избегли, но не осмелились. Маркиз Экстер нес свечку, маркиза была крестной матерью, а камердинер Марии, лорд Хессей, помогал держать полог. В ходе этой церемонии, которую возглавляли Болейны и Ховарды, а Томас Крэнмер был в роли крестного отца, они были полностью скомпрометированы. Если кто-нибудь надеялся, что рождение Елизаветы ослабит власть Болейнов, то они были быстро и жестоко разочарованы. Только со временем обнаружилось, что вопрос о наследнике продолжает держать Анну в ожидании контратаки, а ее будущее — в неопределенности. Но в это время ее колесница продолжала катиться вперед. У нее уже был независимый доход в сумме 1000 фунтов в год, который давали земли в Пемброке, а также некоторые другие более мелкие владения, и в начале 1534 года парламент передал ей королевскую долю, которая прежде принадлежала Екатерине. Учитывая еще пару королевских даров, все это увеличило ее доход до 5000 фунтов в год, больше, чем у графа Шрусбери, который был признан богатейшим из пэров Генриха>[90]. Екатерина, пребывавшая в своей ссылке в Бакдене, могла бояться наступления зимы и негодовать по поводу уменьшения собственного состояния, но она продолжала одерживать маленькие победы. Когда король весьма неумно попросил принадлежавшую ей крестильную рубашку для своей новой дочери, она прогнала его послов. Если у Кромвеля было какое-то намерение запугать ее опасными пророчествами Елизаветы Бартон, то он потерпел полное поражение, а в декабре она успешно выстояла при попытке герцога Саффолка перевезти ее в Сомерсхэм в Кембриджшире по приказу короля. Ее уменьшившаяся свита постоянно отказывалась обращаться к ней иначе как к королеве, и хотя некоторые из этих людей были арестованы и заключены в тюрьму, не было сделано попыток распустить эту свиту>[91]. В определенном смысле Екатерина становилась помехой, и не имело смысла возбуждать дальнейшее сочувствие к ее бедственному положению, когда ее можно было попросту не замечать.
В политическом смысле Мария стала гораздо более важной фигурой, чем ее мать. Официально она была леди Марией, родной дочерью короля. Она была наделена всем упрямством своей матери, если не сказать самоуверенностью, и никогда бы не приняла того титула, который был дан ее матери — вдовствующей принцессы. 1 октября 1533 года в связи с ее новым статусом был создан величественный штат, состоящий из 162 человек во главе с ее прежней гувернанткой, графиней Солсбери. Вряд ли это было меньше, чем она могла бы ожидать для себя как для принцессы, но скоро стало ясно, что исполнение этого плана будет зависеть от ее собственного согласия. В Нью-Холле ее посетила группа парламентариев во главе с графом Оксфорд, который информировал ее, что король со скорбью узнал, «что она, пренебрегая своим дочерним долгом и послушанием, пытается… насильственно узурпировать титул принцессы, кажется, претендуя быть наследницей, и побуждает других делать то же самое…»
