Генрих V - [22]

«призвал к себе для святой беседы добродетельного монаха, которому исповедался во всех своих прегрешениях, дерзких поступках и преступлениях. Он в этот период во многом пересмотрел и изменил свою жизнь и поведение. Так, после кончины отца, он больше ни разу не проявил той ребячливости и необузданности, что таились еще в нем, вдруг все его поступки стали серьезными и благоразумными».[48]

Тот же источник с восхищением отмечает, что «со дня смерти короля, его отца, до самой своей женитьбы он не познал ни одной женщины».

Это благочестие Генриха больше всего поразило воображение современников. Хронисты единодушны во мнении, что после восхождения на престол произошло религиозное преображение Генриха, в результате которого он бросил всех своих прежних развеселых дружков. Некоторые историки (типа Эдуарда Перруа) считают его лицемером, однако по всем признакам Бог для Генриха был весьма реален. Тем не менее, его верования могут показаться странными и чужыми даже самому ортодоксальному католику двадцатого века. Он горячо поклонялся эксцентричному сверх всякой меры Святому Джону из Брайдлингтона, который был канонизирован только в той местности. (Он был известным чудотворцем из Йоркшира, скончавшимся еще в 1379 году.) У него была репутация святого, который мог излечивать физические уродства, а также изгонять злых духов. Еще рассказывали, что он мог ходить по воде. Однако в духовной жизни Генриха имелись кое-какие зловещие подводные камни, названные покойным Э. Ф. Джекобом «его темной жилой суеверия».[49] Конечно, [85] ничего странного не было в поведении короля, когда он даже великим мира сего не разрешал отрывать себя от слушания мессы или совершал паломничества к святым гробницам и беседовал с отшельниками. Но наряду с этим, в нем была сильна вера в демонов и колдовство.

Темная сторона верований Генриха, возможно, хорошо проявлялась в его выборе исповедников. Предпочтение он отдавал тем, кто сочетал в себе выдающийся ум и фанатичную ортодоксальность. Еще Джон Гонт стал родоначальником традиции, когда в качестве исповедников и посланников привлекали братьев кармелитов, а не доминиканцев. Эту роль для дома Ланкастеров они исполняли на протяжении целого столетия. Своим первым духовным наставником после помазания Генрих назначил образованного жителя провинции из «белых братьев», Стивена Патрингтона, который был одним из первых противников Виклефа в Оксфорде. Однако после того, как в 1415 году он был назначен епископом Сен-Дэвида, встречаться с ним стало не так-то просто.

Место Патрингтона как духовника Генриха занял другой кармелит из провинции, Томас Неттер, который во многих отношениях казался словно сошедшим со страниц готического романа. Неттер (которого иногда по месту его рождения в Сафрон-Уолдене именовали Уолденом) был одержим ненавистью к лоллардам. В собственном ордене его называли «молот еретиков» и «самый быстрый огонь, что когда-либо охватывал тело ереси». Совместно с братом Патрингтоном он написал «Fasciculi zizaniorum Magistri Joannis Wycliff». В те дни эта работа считалась одним из наиболее важных трудов по опровержению ереси лоллардов. Позже он подготовил [86] еще одну солидную компиляцию, которая защищала католическую веру от грядущей протестантской ереси. Почти сразу после помазания короля на царствование, на богослужении в Полз Кросс, священник обвинил его в том, что тот не слишком ревностно преследовал лоллардов. Возможно, он почувствовал при этом, что его упрек вызвал чувство, противоположное негодованию. Вскоре Генрих объявил, что, являясь наследником «патриарха Моисея, убившего египтянина за то, что тот мог сдать Иерусалим», он поднимает знамя своей церкви, поскольку было известно, что некоторые священники извращают слово Божье, сея разлад распространением семени лоллардизма. Очень быстро оценил он брата Неттера.[50]

Благочестие Генриха нашло материальное воплощение в двух монастырях, основанных им в первый же год правления. Оба предназначались для орденов, популярных в то время. Картезианцам он пожаловал Чартерхаус в Шине близ Лондона за их святость, которая повсеместно почиталась. Любили их также за силу молитв, направленных на спасение человека от греха. Они гораздо в большей степени были активны и связаны с внешним миром, чем современные картезианцы, обладая глубоким и повсеместным влиянием на паству. В своих монастырях они оказывали приют тем, кто желал отойти от мирской жизни и давали духовные советы серьезным мирянам. В тот же год он начал строительство монастыря Бригитты в Сайоне близ Твикенхема (позже переехавший в Брентфорд), который предназначался для ордена женщин и мужчин, основанного менее четверти века до этого Св. Бригиттой, королевой Швеции. Также король намеревался возвести в Шине монастырь для цистерцианцев, монашеского [87] ордена, придерживавшегося строгих правил Св. Бенедикта, но потом был вынужден отказаться от затеи, поскольку этот орден имел слишком обширные связи с французами.[51]

Для лоллардов, если преданию, записанному Фоксом, можно верить, его благочестие было чрезмерно фанатичным. Они с горечью называли Генриха «принцем священников». Лолларды или «Люди Библии» твердо заявляли, что религию нельзя учить по Писанию. (По этой причине в Англии, единственной из всех стран Западной Европы в 1408 имелись запретные переводы Библии.) Они считали, что среди священников папа был антихристом, а епископы, каноники, монахи и братья нарушали десять заповедей. Братья, в частности, согласно Виклефу (основателю лоллардов), были детьми Каина, вероотступниками и идолопоклонниками, не брезговали убийствами, грабежами и развратом. Кармелиты, к которым относились Патрингтон и Неттер, по их мнению, очень походили на четвертого из апокалиптических зверей Даниила с железными зубами, когтями и десятью рогами. Все организованные группы внутри церкви были явлением, противоречащим учению Христа. Основное же назначение священника состоит в том, чтобы доносить до людей слово Божие. Учение лоллардов было сведено в «Двенадцати выводах», которые были прибиты к дверям собора Св. Павла в 1395 году. В них отвергалось «священство», тайное исповедование, молитвы к святым, паломничества, отпущение грехов, безбрачие (что, по их мнению, вело к неестественной похотливости и детоубийству), а также богатство церкви. Кроме того, «Выводы» нападали на торговлю ювелирными изделиями и доспехами, что было непростительной роскошью и грехом. В этих выводах [88] содержались ростки не только религиозного, но и социального бунта, который мог ввергнуть Англию в такие же кровавые долгие войны, которые сотрясали Чехию.